Участникам ЛПК на ЧАЭС, пострадавшим от радиации, потерявшим кормильца, ВВЗ, ЕДВ"Мы думали это гроза, а это взорвалась Чернобыльская атомная станция" - авария на ЧАЭС глазами очевидцев » Чернобыльский Спас
Категория: Публикации В посёлке Раздольном Республики Крым состоялось мероприятие, посвященное Дню участников ликвидации последствий радиационных аварий и катастроф и
Некоторые меры социальной поддержки гражданам, подвергшимся воздействию радиации вследствие катастрофы на ЧАЭС носят заявительный характер.
В связи с этим таким гражданам необходимо обратиться в СФР за назначением, в частности; ежегодной компенсации на оздоровление,
или ежегодной компенсации за вред, нанесенный здоровью вследствие чернобыльской катастрофы,
в зависимости от категории получателя такой компенсации до конца текущего года.
Подать заявление на указанные компенсации можно в электронном виде через портал госуслуг, а также обратившись лично в клиентскую службу Отделения СФР или МФЦ (по предварительной записи).
СФР при обращении гражданина (первичном с заявлением о назначении пенсии или ином) обязан
разъяснить гражданину его права на получение причитающихся в дополнение к пенсии выплат.
Не секрет, что имеются случаи, когда граждане, подвергшиеся воздействию радиации в результате несвоевременного обращения за причитающимися выплатами лишаются их. СФР отказывает в таких выплатах за предыдущий год.
Напоминает ли СФР о необходимости подать соответствующее заявление своевременно? Удавалось ли чернобыльцам вернуть эти выплаты через суд, в связи с тем, что СФР не информировал о них своевременно?
Не забывайте подать соответствующее заявление на ту или иную выплату вовремя и знайте о том, что вернуть такие выплаты при условии, что СФР о них не информировал через суд возможно.
Аналогичные решения судов имеются и по вдовам участников работ по ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС. Пока сейчас пошла такая судебная практика, надо постепенно увеличивать количество таких дел в судах. Возможно, судебная практика при неизменности законодательства опять изменится не в пользу простых граждан, как это было раньше.
Да, хорошо что в судебные тяжбы не пошло дело. Но ведь необходимо отметить пользу сайта и всеобщие наши усилия.В том числе и в комментариях обсуждение создавшейся проблемы. Мы точно знаем, что злободневные проблемы мониторятся различными государственными органами, различных уровней, в том числе министерством труда Республики Крым и администрацией главы Республики Крым. С очень большой вероятностью на изменение своей позиции администрацией Раздольненского сельского поселения повлиял именно этот фактор, размещение на сайте Чернобыльский спас публикации об их заблуждении и противоправных действий против Чернобыльца. Что то же подтолкнуло их к изменению позиции. Уважаемые коллеги, собратья, товарищи! Огромное всем вам спасибо за участие в обсуждении проблем , не равнодушие, участие работу и ваш профессионализм. Вместе мы и далее будем побеждать.
Спасибо, уважаемый Александр Алексеевич за Ваше неравнодушие, неподдельный интерес к состоянию граждан, подвергшихся воздействию радиации (в частности крымских) и за участие в разрешении их проблем. Админ. сайта
Авария на Чернобыльской АЭС, случившаяся 37 лет назад – это уже история. Страшная, трагическая, даже мистическая, но история. А в освещении и понимании любого исторического события самое ценное – это свидетельства очевидцев. Именно воспоминания наших земляков – участников ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС и составляют основу этой работы.
В ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы участвовало сотни тысяч человек.
Их глазами и глазами их близких мы и посмотрим на те трагические события. Начать хочу с письма Елены Кургуз, жены Анатолия Кургуза (письма хранятся в Унечском краеведческом музее): «В половине одиннадцатого вечера Толя ушел на смену… Никаких предчувствий у меня не было, только почему-то хотелось выйти на балкон и позвать его… Ночью, когда случилась авария, я проснулась, было ровно половина второго ночи. Был слышен грохот, но я к окну не подошла, думала, что это гроза, и опять легла спать. Утром мы, как обычно, ждали нашего папу к завтраку. В начале десятого пришел мой брат, он тоже на атомной станции работал, и сказал, что произошла авария.
Аварии и раньше бывали, и тогда задерживали всю смену до выяснения причин. В этот момент я еще не волновалась. Но когда в 11 утра забежал знакомый и сказал, что Толя обжег руку, ну и «хватанул», как у нас говорили про радиацию, меня начало трясти». Елена собрала детей и пошла с ними в больницу, чтобы проведать мужа. И далее она пишет: «Когда я увидела, что машины моют улицы, я поняла, что был выброс. В больницу никого не пускали, все кричали и плакали под окнами, а машины все привозили и привозили новых людей. На это было жутко смотреть». Уверенность людей, что такая авария в принципе невозможна, еще больше усиливала трагизм ситуации. Отрывок из письма Елены Кургуз: «Знакомые рассказали, что смотрели с крыши шестнадцатиэтажного дома, реактор поврежден, разворочен, возможно, будет эвакуация… Я до этого часто спрашивала мужа, а что будет, если реактор взорвется. Он при этом смеялся и говорил, что такого просто не может быть». Люди не знали о серьезности ситуации: «В городе было все как обычно в выходные: шумно, весело, тревожно было только тем, у кого кто-то попал в аварию».
И далее: «А между тем, кто мог, тот увозил свои семьи, особенно военные, да и начальство тоже, это я видела своими глазами… Мы все были в неведении, что вообще происходит и есть ли в городе советская власть или все разбежались, бросив нас погибать тут». Замечу, что цитируемые строки написаны в 1988 году, через два года после аварии. И опять даем слово Елене Кургуз: «В час дня прозвучало сообщение об эвакуации. Я с собой ничего не брала, только детям кое-что…сыну тогда было 4 месяца, а дочке 2 года. Наш 5-й микрорайон вывозили последним, в начале пятого, а до этого 2 часа мы все торчали на улице, всем хотелось скорее отсюда подальше уехать. Вывезли нас в Полесский район, долго ездили по деревням, нигде не хотели нас принимать, но потом все-таки устроились». Особенно тяжело вспоминать Елене о смерти мужа: «Муж был в тяжелом состоянии, никого к нему не пускали. Я провела в больнице целый день в надежде увидеться. Толя умер утром 12 мая, у меня в это время так ныло, сжималось сердце, чувствовала, что он умирает. Врач не разрешил нам с ним проститься, сказал: «Пусть он останется в вашей памяти таким, каким был – красивым и здоровым». Похоронили Толю на Митинском кладбище в Москве. Все самое лучшее и родное для меня осталось там, в Припяти».
О том, что происходило в ту ночь на станции, пишет в своих воспоминаниях Генрих Олег Иванович, оператор центрального зала 4-го блока: «Мы как обычно приняли смену и приступил к своим обязанностям. Все было спокойно, и ничто не предвещало беды. Взрыв застал меня и Толю в операторской центрального зала №4. Мы были в нескольких метрах от его эпицентра, нас разделяла одна-единственная стена. Вы можете представить наше состояние, когда все вокруг стало рушиться, погрузилось в темноту, когда отовсюду свистали горячий пар и вода… Толя первым сообразил, что надо делать, и помог нам оттуда выбраться… Он не только меня, но и еще троих товарищей с блока смог вывести в безопасное место. И только там, когда он стал терять сознание от боли, мы увидели, как сильно он был обожжен…» И далее: «Мы летели с ним в одном самолете, с первой партией пострадавших. В этой партии самыми тяжелыми был Толя Кургуз и еще один наш товарищ, Витя Дегтяренко. Их перевозили уже на носилках, с капельницей. Всю дорогу от Киева до Москвы мы могли их видеть (самолет был военно-транспортный). Мы и подумать не могли, что видим их практически в последний раз».
Не легче было и тем специалистам, кто спустя две-три недели приехал из других регионов на разрушенную станцию. Среди них был и Кислый Михаил Александрович, командир отделения радиационной и химической разведки и дозиметрического контроля: «В Припять попал в июле 1986 года. Работал на дезактивации 3-го блока. На четвертом блоке периодически случались выбросы. После них у всех нас начинало сдавливать виски и невыносимо болела голова». Больше всего прибывших поражала природа тридцатикилометровой зоны: «Памятное место в зоне – так называемый «Рыжий лес». Так назвали участок соснового леса, который оказался на пути распространения радиоактивного облака от взрыва реактора. В центре этого участка на повороте автомобильной дороги, ведущей в Припять, стоит стела «Факел». Этот участок летом 1986 года мы, водители, проскакивали с максимальной скоростью. Здесь, на западном следе, ночью 26 апреля выпали первые радиоактивные осадки. Сосна оказалась нестойкой к радиационному воздействию. Иголки ее пожелтели, и лес из зеленого превратился в рыжий. Через год мертвые деревья спилили и закопали в огромные траншеи…»
Три месяца отработал на станции и житель Унечи Меньшиков Иван Алексеевич: «По своей гражданской специальности я водитель. Был в Припяти с мая по сентябрь 1987 года. Вызвали повесткой в военкомат, дали один день на сборы. Семейный, не семейный – значения не имело. Со мной были ребята не женатые и детей еще не имевшие. Жестоко это, конечно. Знаю, многие из-за радиации остались бездетными.
Когда приехали, первые две недели работали в самой Припяти. Мы заправляли сжиженным стеклом вертолеты. Этой смесью вертолетчики поливали сильно зараженные места: леса, дома, дороги, все вокруг. Стекло застывало, образовывалась тонкая пленка, она не давала распространяться радиации.
Работали с пяти утра до шести вечера. Из защитных средств были только маски – лепестки. Выдавалась обычная спецодежда: роба, комбинезон. Каждому выдали личный дозиметр. Накопил 9,5 рентген в час - отправляйся домой. Кто работал на ликвидации в 1986 году, для тех предельная норма была 25 рентген в час, для нас уже уменьшили.
Вскоре нас направили на саму станцию, на 3-й энергоблок. Мы закачивали в цистерны из Припяти воду и этой радиационной водой поливали дороги, чтобы не поднималась пыль, когда пойдут машины с грузом. Поливали два раза в день – утром и после обеденного перерыва. Совсем рядом находился развороченный 4-й блок станции. От него практически ничего не осталось целого…
Мы стояли палаточным лагерем рядом с Припятью, там нас кормили 3 раза в день. В обязательном порядке заставляли пить минеральную воду. Никаких препаратов и таблеток нам не давали.
Лето в тот год было жаркое, ягод всяких уродилось много. В заброшенных садах было красно от клубники, черешни, был урожай слив. Мы все это рвали и ели. Ловили в Припяти рыбу и жарили, да еще и домой насушили.
Мародерство в брошенных населенных пунктах было страшное. Тянули все, что можно было унести и увезти. Никакие заслоны и посты не помогали.
Был у нас и радиационный контроль, конечно. В лагере был установлен специальный прибор для измерения радиации, мы его называли «японцем». Через него прогоняли и машины. Он от наших машин очень сильно звенел. А когда дозиметрист проверял нас на радиацию, все время ворчал: «Да ну вас, хлопцы, мой «японец» от вас сгорит». Прибор трещал и зашкаливал. Да и как могло быть иначе, если у меня в машине под ногами все время было 1,5 рентгена в час, хоть я и мыл, и коврики вытряхивал, а с почвой все равно заносил радиацию.
Чувствовали мы себя неважно: болела голова, шумело в ушах, ныли суставы. Водочки 100 граммов выпьешь, тогда полегче вроде».
Уроженец Унечи Кончиц Юрий Борисович попал в Чернобыль на ликвидацию последствий аварии в июне 1988г. Их воинская часть была расквартирована в 30 км от атомной станции. Работали на сооружении укрытия на четвертом энергоблоке станции. «Это был завершающий этап ликвидации аварии, но, пожалуй, самый трудный - вспоминает Юрий Борисович. – Меня поразила тишина, которая царила в помещениях – в столовой, в цехах, в лабораториях. Весь персонал ходил в белоснежной спецодежде с дозиметрами в карманах… Мы занимались дезактивацией помещений и работающей техники. Очень часто наши усилия не приносили желаемых результатов, и снова начинало фонить. Приходилось начинать все сначала… Еще мне пришлось работать у могильников, там, где были захоронены радиоактивная земля и рабочая техника. Эти места мы засевали специальной травой, чтобы защитить верхние слои почвы от раздувания».
Еще один наш земляк, житель Унечского села Найтоповичи Каленькин Николай Александрович попал в Припять в сентябре 1987 года. Электрик по мирной профессии, старшина запаса, там он командовал ротой. Базировались на станции «Толстый лес», в селах Ораное и Лелёв. В первые дни приезда довелось увидеть брошенную Припять и окрестные села. Вот как об этом вспоминает Николай Александрович: «Это был город-призрак. Все было брошено, как будто хозяева вышли на минутку: окна и двери домов открыты, на столах чашки, тарелки, чайники, в гаражах машины, мотоциклы, велосипеды. По улицам бегали успевшие одичать кошки и собаки. Это производило тяжелое впечатление».
«Мы снимали верхний загрязненный грунт, примерно 10 см, погружали его в свинцовые контейнеры. Эти контейнеры герметично запечатывались, грузились на машины. Машины подгонялись к специальным бетонным бункерам, шофер выпрыгивал на ходу, а машина вместе с грузом падала на дно бункера. Все это бетонировалось и засыпалось землей».
Помимо этого, рота Николая Александровича занималась укладкой сухого асфальта на дорогах в населенных пунктах: «Работали по 8 часов. При выезде на объекты всем выдавали минеральную и газированную воду, чаще всего это почему-то была «Кока-Кола», обязательно заставляли всю выпивать. Когда работы заканчивались, все проходили дозиметрический контроль, мылись в бане и полностью меняли белье».
Большинство прибывших из других регионов до конца не понимали всей опасности, которую несла радиация. Вот что вспоминает Каленькин Николай Александрович: «Как-то я нашел ракетницу, занятная такая вещица, хотел привезти сыну в подарок. Но дозиметрист сказал, что это все равно, что подарить атомную бомбу, так сильно она «фонила». Тем более на выезде из зоны был строгий дозиметрический контроль». И еще одна деталь: из пяти человек, командированных вместе с Николаем Александровичем, на сегодняшний день в живых остался только он. «Потерял все зубы, но живой пока…»
И еще одни воспоминания хотелось бы здесь привести. Принадлежат они жителю г. Унеча Евтягину Александру Ивановичу. В те годы Александр Иванович работал механиком – водителем в унечской «Сельхозтехнике»: «Об аварии я узнал, когда был в командировке в Москве. Наше руководство подписало приказ об отправке группы водителей на ликвидацию аварии. В эту группу был включен и я… К работе мы приступили в Красногорском районе – одном из наиболее пострадавших от радиоактивных осадков районов Брянской области. Четыре населенных пункта района – Барсуки, Князевщина, Прогресс и Нижняя Мельница пострадали от радиации настолько сильно, что были включены в зону отчуждения. Население Барсуков было эвакуировано, а само село через несколько месяцев было полностью ликвидировано. Мы возили туда щебенку и асфальт, работали без выходных и до двух часов ночи. Приходилось делать по два рейса в день. Жили мы прямо в машинах. Мылись в местных речке и озере. По пути следования наших машин были устроены столовые для ликвидаторов. Обслуживание было хорошее, подавали на стол официантки, ели 3-4 раза в день.
Спецодежды не было никакой, не было у нас даже респираторов.
В Барсуках на брошенных огородах в то лето огурцы уродили огромные, что поросята. Мы их вовсю ели, очень хотелось пить. А в садах были яблоки, да такие большие, сочные. Удержаться и не съесть было невозможно. Потом на контроле дозиметры от нас звенели так, что медсестра хваталась за голову.
Работали мы и в населенном пункте Буковец. Он был отнесен к зоне отселения. Скреперами мы снимали там верхний слой земли и перевозили ее в специальный могильник, устроенный в карьере, около поворота на Буковец. В этот же карьер сбрасывались трактора и комбайны, которые пригоняли из соседних колхозов. Было жарко (август месяц), пыль стояла кругом, сильно болела голова, тошнота подступала к горлу, но приходилось работать… Мы помогали эвакуироваться людям из соседних сел. Они забирали все имущество, увозили даже заготовленные дрова, хотя дозиметры зашкаливало при измерении радиации.
В 1998 г. из Буковца вывезли бронзовый памятник, установленный на месте солдатского захоронения, и сдали в переплавку на цветмет. Были ли перенесены останки солдат, мне неизвестно.
Многих людей, с кем был в той командировке, уже давно нет в живых…»
Мы многое узнали за 37 лет о Чернобыльской аварии, некоторые обстоятельства тех событий стали известны только в последнее время. Воспоминания ликвидаторов делают картину катастрофы более полной, правдивой и еще более трагичной.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 100 дней со дня публикации.
Симферополь:
Советский компьютер из Чернобыльской зоны заработал спустя 35 лет
Просмотров: 141 | 
Комментариев: (0)
