Что касается выплат по Закону 1244-1 чернобыльцам.
Забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью они ее не получают. Поэтому, чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении порядка, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Но Правительство усложнило этот процесс и теперь к началу следующего года количество чернобыльцев оставшихся без таких выплат может увеличиться. Считаю, что Государство обязано выплачивать положенные по Закону выплаты не спрашивая на то желания получателя такой выплаты, без заявлений от них.
Уважаемые крымчане чернобыльцы, пользователи сайта. Эта публикация к 8.15 час. 14 октября имеет 1060 просмотров, но только 15 человек проголосовавших в опросе. Неужели не интресен итог? Не верю что Вы столь инертны. Пожалуйста активней, включайтесь в процесс. Не отмалчивайтесь, Ваше мнение важно! И оно будет иметь немаловажное значение.Если Вы, уважаемые пользователи сайта не находите свой вариант ответа в опросе, предложите его в комментарии к публикации, как это сделал Самбурский Г.А.
Не секрет, что некоторые чернобыльцы, забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью в итоге ее не получают. По этой причине чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении процесса, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Однако внесенные Правительством изменения в порядок начисления таких выплат созданием излишней волокиты усложнили этот процесс и теперь возможно к концу года, к сожалению количество чернобыльцев не получивших такие выплаты может увеличиться. Сведений о получателях таких выплат у плательщика предостаточно. Сколько можно перепроверять их?
Уважаемая администрация сайта, уважаемый Григорий Яковлевич, вы как- то там на редакторском совете сайта определитесь..... Вот вы предлагаете проголосовать и сказать наше мнение о товарище Ткачёвой М.Р. Никого не хочу обидеть, выражаю только своё личное мнение, но думаю, что я не одинок в своих мыслях. Я не знаю этого человека, не знаю, чем она конкретно занимается, автором каких инициатив является, что реально сделала в своем регионе и в Крыму и т.д и т.п. Перечень вышеперечисленных ссылок по печатным и видео-материалам абсолютно не проясняет картину об информационном массиве деятельности уважаемой Ткачёвой Марины Рувиновны как в общественно-социальной так и чернобыльской направленности. Более чем за полторы суток нахождения статьи на сайте, сегодня на 19.40 проголосовало всего 13 человек из просмотревших эту статью 270 человек. Это только 4,8 % !!! Так вот стоит ли ставить на сайте вопрос о голосовании за человека, о деятельности которого, никто не знает ???
Спасатель из Запорожья проработал 3 месяца в зоне отчуждения
35 лет назад, 14 декабря 1986 года, завершилось строительство защитного саркофага над разрушенным четвертым реактором ЧАЭС. По этому случаю ежегодно отмечают День чествования участников ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, вспоминая подвиг тех, кто ценой собственной жизни и здоровья защитил мир от последствий взрыва на атомной станции.
Над устранением последствий аварии в Чернобыльской зоне работали 526 тыс. 250 людей. Это ликвидаторы, которые расчищали от обломков крышу энергоблока, закапывали загрязненную почву и строили саркофаг над взорванным реактором, шахтеры, которые откачивали загрязненную радиацией воду, медики, спасатели, которые ликвидировали чрезвычайные ситуации, а также сотрудники милиции, которые проводили эвакуацию жителей и в дальнейшем охраняли зону.
Один из тех, кто работал в зоне отчуждения, — запорожец Виктор Иванович Ларин. На момент взрыва на Чернобыльской АЭС он работал в 23-й военизированной пожарной части. Спустя год после аварии, весной 1987 года, в часть пришла разнарядка на специалистов, которым нужно поехать работать в зону отчуждения. Первым, кто вызвался поехать в зону, и стал Виктор Ларин. Ему тогда было 32 года. Своим поступком он хотел показать пример коллегам.
— К нам в пожарную часть пришла разнарядка, чтобы одного человека направить в сборную команду на плановые работы в Чернобыльскую зону. Я тогда работал парторгом. Узнав о разнарядке, я решил, что первым поехать в зону из нашей части должен я. Своим поступком я хотел показать пример коллегам, что работать в Чернобыле не страшно.
Из Запорожья со мной еще поехали 6-8 человек. Мы стали частью сборного отряда, в состав которого вошли жители всего Советского Союза. По прибытию в Чернобыль нас определили — кто в каком карауле, кто в какой команде будет работать и какие обязанности выполнять. Меня оставили командиром отделения.
— Не было страшно ехать? — На тот момент уже была хоть какая-то информация о радиации, её вреде и разложении урана. То есть, ехали мы туда «не вслепую». В то же время мы понимали, что это необходимость. Ведь если есть проблемы, бедствия, аварии, то их надо устранять. Это кому-то нужно было делать.
На момент поездки в зону у меня уже была семья — жена и двое деток. Конечно же, родные переживали за меня.
— Какие у Вас были обязанности во время службы в Чернобыльской зоне? — Распределение работы у нас было посуточное. В первые сутки мы дежурили на Чернобыльской АЭС. На этом объекте мы должны были устранять возможные возгорания и следить за безопасностью аварийных работ, которые там проводились. В то время на станции как раз проходили сварочные работы. И мы, и техника все время были в полной готовности на случай возникновения чрезвычайной ситуации, чтобы быстро её локализовать и ликвидировать. На вторые сутки мы охраняли 30-километровую зону. Это была весна, стояла сухая погода, и поэтому там возникали пожары. Их мы тоже быстро ликвидировали. На третьи сутки мы были в резерве. То есть, в случае необходимости нас могли «поднять» на ликвидацию чрезвычайных ситуаций. Такой график у нас был все три месяца службы в Чернобыльской зоне. Кроме этого, меня еще определили на подготовку стоянки, на которой должна была находиться вся необходимая техника на случай возникновения масштабной аварии.
— Как у вас был организован быт? — Жили мы на окраине Чернобыля, возле дороги на Припять. Мы находились в пожарной части Чернобыля. В день аварии на ЧАЭС именно из этой станции на тушение 4-го энергоблока выехал караул с пожарными, которые стали первыми ликвидаторами.
Еду нам регулярно привозили, её мы готовили при части. А вот в день дежурства на АЭС нас кормили в большой столовой в административном здании станции. Организовывали для нас и досуг. К нам приезжали артисты, которые выступали для нас, общались с нами и привозили угощения. В основном такие встречи проходили в пожарной части Чернобыля.
— Были ли у вас средства защиты? — Да, были. Нам выдавали респираторы «Лепестки». В них мы постоянно ходили и меняли через каждые 2-3 дня. Это было для нас очень необычно, ведь в те времена люди по улицам не ходили в масках или респираторах. Это сейчас норма, а тогда было в диковинку. Для работы на атомной станции нам выдавали еще и спецкостюмы.
— Какие-то правила безопасности у вас были прописаны? — Да, особенно на самой станции. Идти в зараженную зону нам категорически запрещалось. Но были люди, которым хотелось пойти куда-то дальше, посмотреть то, что нельзя было. Тогда ведь АЭС была, можно сказать, настоящей «знаменитостью». Но от таких опасных затей я и сам воздерживался, и своих коллег предостерегал. Мы выполняли только те задания, которые нам поручали, и работали только в тех местах, в которых было безопасно.
Еще был большой соблазн в первых ягодах и фруктах. Так как это была весна-начало лета, в садах было много первой черешни, клубники. Конечно же, есть все это было опасно. Хоть иногда хотелось съесть красивую ягодку, но здравый разум говорил, что лучше обойти её стороной.
В моем подразделении, к счастью, нарушений никаких не было. Ребята слушались меня, и я слушался руководство. Мы понимали, что любое нарушение может быть, прежде всего, опасным для нас.
— Во время вашей службы кто-то контролировал уровень радиации? — Когда мы работали на станции, с нами в команде всегда был дозиметрист. Он шел впереди нас, замерял уровень радиации и давал допуск на дальнейшее продвижение по объекту. Если радиация превышала допустимую для работы норму, то нас туда не допускали.
— Чувствовали ли вы влияние радиации? — Радиация ощущалась по щитовидке. Было чувство жжения, чем-то напоминающее изжогу. Особенно это ощущалось в бане. Когда в бане топили дровами из «чистой зоны», то все было хорошо, но если нам привозили дрова из загрязненного радиацией леса, то сразу же войдя в баню, воспалялась щитовидка, появлялось жжение и затрудненное дыхание.
Я лично убедился, что радиация — это невидимый, но опасный и коварный враг. Никогда нельзя угадать, где этот враг засел. Помню, у нас на станции был пожарный рукав, которым мы мыли технику. Мы частенько пользовались им и ничего нам не казалось странным или необычным. Но в один день во время проверки территории к этому рукаву подошел дозиметрист и сделал замеры. Оказалось, что уровень радиации на нем зашкаливает, и им было опасно пользоваться. Когда начали расспрашивать, откуда этот рукав взялся, то никто этого не знал. Может он еще с момента аварии там лежал.
— А куда девали такие зараженные вещи? — Их сразу же складывали и вывозили. Для грязных вещей и техники были могильники. Их вывозом и утилизацией занималась специальная служба. Также утилизировались и наши средства защиты. Но бывали и случаи, когда использованное не всегда собиралось и вывозилось, из-за чего оно валялось на улицах и под деревьями.
— Знаете ли Вы, какую дозу радиации получили? — Перед началом службы в Чернобыльской зоне нам выдали маленькие, похожие на значки, дозиметры-накопители. Они крепились булавками к форме, и мы всегда их носили с собой. По окончанию службы их с нас сняли, выписали данные и на их основании выдали всем нам удостоверения о полученном облучении. Но по факту у всех нас были одинаковые цифры.
— Что Вам больше всего запомнилось во время работы в Чернобыльской зоне? — Больше всего мне запомнились мертвые населенные пункты. На службу мы ехали на спецтехнике и проезжали разные поселки и города. Было очень странное ощущение, когда видишь цветущие деревья, цветы, благоухающую природу, и в то же время — нет ни единой живой души. Даже животных не было. Вот было такое, что проходишь по улице, и стоит гробовая тишина. Вроде бы и весна, солнце светит, красивые дома стоят, а жизни нет. Это было жутко и еще раз напоминало о серьезности катастрофы.
— Общаетесь ли Вы сейчас с теми, с кем работали в Чернобыльской зоне? — Да, во время службы мы очень сдружились и продолжаем общаться до сих пор. Это ребята из Запорожья, с которыми я до Чернобыля знаком не был, ведь работали мы в разных частях. Это Коля Черноус, Толик Бондаренко и Коля Кныш. Мы вместе ехали в Киев, откуда нас везли в Чернобыль, и работали вместе, и помогали друг другу.
После работы в Чернобыльской зоне Виктор Иванович Ларин продолжил службу в рядах ГСЧС. Ей он посвятил около 20 лет. По стопам Виктора Ларина пошли две его дочери — Оксана, которая работает в пожарной части, и Елена, которая работает в Главном управлении ГСЧС Запорожской области. В пожарной части работает и зять Виктора Ивановича — Александр. Таким образом в ГСЧС образовалась целая династия спасателей.
За свою службу Виктор Ларин неоднократно получал почетные грамоты и награды. Самая ценная и знаковая для него — «Крест Чернобыля», которым ликвидатора наградили в 2017 году в 31-ю годовщину аварии на Чернобыльской АЭС.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 100 дней со дня публикации.
Симферополь:
Просмотров: 675 | 
Комментариев: (0)
