КРЫМСКИЙ ПОРТАЛ ЧЕРНОБЫЛЬЦЕВ - ЧЕРНОБЫЛЬСКИЙ СПАС

Вы строите станцию на проклятом месте, - предупреждала местная бабка

Tогда, в начале 70-х, молодые строители посмеялись над ее словами. А после аварии вспомнили

26 сентября 1977 года, был запущен первый блок первой в Украине атомной станции. Наверное, круглую дату сегодня отмечали бы иначе, если бы речь шла не о Чернобыльской атомной электростанции. А ведь это была самая крупная стройка 70-х на территории Украины. Всесоюзная, комсомольская, ударная... Ее строительство благословил, ни много ни мало, ХХІV съезд КПСС. ЧАЭС считали лучшей атомной станцией Советского Союза, а Припять — лучшим молодым городом. В 1986-ом о Чернобыле узнал весь мир...

Ехали не за длинным рублем. Тянуло на родину

Предупреждение старушки слышал Борис Кузьмич ЛУКАШЕНКО. Сам он родом из Киевской области. После учебы попал на Сахалин. Строил аэродромные объекты, хранилища для атомных боеголовок. В 1970 году решил возвращаться на родину. Дождался отпуска и поехал в Украину искать работу. Вначале — в Киеве, потом — в области. Проблем с работой не было. Вот только жилье обещали через два-три года. А у него — семья. Сын подрастал. Словом, квартирный вопрос стоял остро.

— Я узнал о новой всесоюзной стройке и решил туда съездить. Сел в Киеве на автобус, доехал до Чернобыля. Добрался до стройплощадки. Кругом песок, временные базы, вагончики. Зашел в барак, а прямо у дверей надпись «отдел кадров». Меня сразу же оформили в отдел капстроительства. В конце лета я перебрался на новую стройку.

— Работа нравилась?.

— Конечно, интересно было. Вначале работал инженером, куратором по строительству Припяти, потом — старшим инженером, заместителем, начальником отдела капстроительства... Хотя и мороки хватало: подготовка техдокументации, проектных заданий, заказ проектов в разных институтах, получение, оплата, согласование, финансирование... Это нервная работа. На каждое здание приходилось получить разрешение в районе, Киеве, Москве...

— А в Москве зачем?

— Мы ведь были городом всесоюзного подчинения. Поэтому раз в неделю приходилось ехать в Киев, раз в месяц — в Москву. Доводилось иметь дело даже с Алексеем Косыгиным (он тогда руководил правительством). К примеру, в Припяти планировали устанавливать газовые плиты. Но потом решили, что с газом много мороки. Пусть в городе атомщиков будут электроплиты. Но разрешение должен был дать Косыгин. Мы получили его подпись хитростью: подсунули бумагу с другими документами...

Или, например, строился в Припяти Дворец культуры. Он был не хуже киевского дворца «Украина». А внутри, пожалуй, и лучше. Начальником управления строительства у нас был Василий Трофимович Кизима, настоящий патриот Припяти. И он хотел, чтобы наш Дворец культуры был самым лучшим в Союзе. Двери, витражи решили делать из алюминия. Тогда это был строго фондируемый материал, и решение о его выделении принимал только Совет Министров СССР. Для внутренней отделки — мрамор, полированный гранит, туф, травертин — тоже с разрешения Совмина. Вот я и ходил по кабинетам, унижался, просил...

— Алюминий с дворца еще не содрали?

— Все вывезли. Там на втором этаже был огромный танцзал. Паркетный пол делали уникальные специалисты. Паркет стелили из красного, черного дерева... Кизима с великим трудом достал материал. Те же паркетчики до нас делали полы в Мариинском дворце и в Верховной Раде. И из такого же материала. А когда витражи убрали, внутрь пошли вода, снег... Пол, которому цены нет, вздулся... Разворовали Припять. Мародерство страшное. У меня в кухне на стене чешская плитка была — всю содрали. Машину (жигулешку новенькую, перед самой аварией купил) после аварии приказали сдать. В зоне осталось больше 8 тысяч автомашин. Так вот, я потом 8 лет работал в зоне. И свою машину нигде не видел. Как и многие другие новые машины. Да и сегодня: казалось бы, все ограждено колючей проволокой, ворота одни... Я весной вместе с сыновьями был в Припяти. У меня на выезде машину проверили, даже под седушки заглядывали... Можно вывезти оттуда что-либо без разрешения милиции? Нет. А в тот день в Припяти целый день грохот стоял. Радиаторы снимали! Спрашиваю милицию: кто их снимает, куда везут? А они: ничего не слышали, ничего не знаем...

До того мне стало жалко город! Ведь мы строили его на века. Как сейчас помню, как принимали первый многоэтажный дом (улица Дружбы народов, 3)... В Припяти приятно было жить. Выйдешь вечером — дети бегают, мамы с колясками прогуливаются. Прямо в глазах рябило. Средний возраст горожан был 23—24 года. Мы сдавали в год два детсада на 320 мест. Они работали в две смены, и туда невозможно было попасть. Новые школы заполнялись детьми моментально. У меня самого в Припяти два сына-близнеца родились: Владик и Вадик. Кстати, первые близнецы города. Была даже торжественная регистрация.

А в 1984 году Припять представили к званию лучшего молодого города Союза. И пятерым человекам, в том числе и мне, была присуждена Госпремия. И город заслуженно получил награду. Сейчас люди даже представить не могут, какой он был красивый. Он был первым в Союзе по количеству роз на душу населения. Ими как раз моя жена занималась. Мы каждую весну завозили из Риги по 30 тысяч кустов. Все улицы были в цветах... Видел я их. Выжили. Только одичали и стали шиповниками.

— Говорят, в первые годы строительство шло медленно. Не хватало материалов, людей...

— Напротив. Темпы были огромные. Если в 1971 году построили четыре дома, то в следующем — уже 12 домов по 90 квартир. И с финансированием никаких проблем. Мы же были всесоюзной комсомольской ударной стройкой. Снабжение великолепное! Помню, в 1972 году в магазине насчитал 24 сорта колбасы. Где такое еще было? Сейчас многое пишут, и часто неправду. До аварии ЧАЭС была лучшей станцией СССР. Может, поэтому и авария случилась. Ведь к ней предъявляли особые требования... Еще читал, что в Припяти была высокая смертность от радиации. Я лично знал ребят, которые каждый день ездили на спецмашине по городу и замеряли радиацию, и точно знаю: до аварии у нас радиационная обстановка была на уровне естественного фона.

— И со сроками не подгоняли? Ведь реактор должны были запустить еще в 1975?

— Конечно, подгоняли. Тогда решение о вводе в действие принимали съезды и ЦК. Но атомная станция — не коровник. Ее нельзя вводить волевым решением. Первый срок был сорван. Но позже все блоки вводили вовремя. Даже в 1986 году должны были запустить 5-й энергоблок. И его бы ввели. Он был практически готов. Даже когда произошла авария, еще месяца два не снимали план ввода. Реактор, турбины уже были на месте. Потом все демонтировали, развезли по другим станциям. Сейчас только скелеты торчат.

— Я по наивности думала, что все закопали в могильники...

— Все оборудование с третьей очереди демонтировали и развезли. Конечно, перед этим его отмывали и проверяли...

— В 70-е на комсомольские стройки шли за длинным рублем или все-таки звала романтика?

— Были стройки, куда ехали за длинным рублем. Но к нам приезжали по другой причине. До того в Украине не строили такие крупные объекты. И украинские квалифицированные строители разъехались по всему Союзу. А ведь всех тянуло на родину. Вот и воспользовались случаем. Считалось, что у нас работали представители 32 национальностей, но большинство были из Украины. Белорусов было много. Многие рабочие пришли из окрестных сел. Это первое. А во-вторых, на таких стройках открывается хорошая возможность для карьерного роста. Станция считалась кузницей кадров. Наши инженеры шли на повышения, возглавляли другие АЭС. А Виктор Петрович Брюханов, директор ЧАЭС... Как я сейчас понимаю, он был немного мягок. Подчинялся и обкому, и даже горкому Припяти. Например, сотрудников ЧАЭС отправляли в колхозы перебирать картошку. Тот же начальник строительства Кизима был в этих вопросах несгибаем.

Помню случай. Выступает на заседании обкома первый секретарь Гаманюк: мол, обком решил то-то и то-то. Кизима молчит. Тот повторяет. Вижу, Кизима краснеет, поднимает трубку и говорит своей секретарше: «Лариса Сергеевна, наберите мне Первого секретаря ЦК Компартии Украины». Проходит минут пять, его соединяют. И он в трубку: «Вот тут напротив меня сидит Гаманюк и говорит, что я должен то-то и то-то. А у меня такие-то работы. Вы уж решите там: или я начальник, или он». И положил трубку. Уже Гаманюк покраснел... А Брюханов в этом отношении был более покладист, хотя он очень умный человек. У него память — феноменальная. И тогда с этим экспериментом... Ведь его должны были провести на всех АЭС. Но везде по той или иной причине отказались. А у нас нет. Хотя до сих пор не ясно, что же стало главной причиной катастрофы. Только ли эксперимент?

Отойдите, женщина. Вы фон создаете

Зоя АНТОНЕЦ в прошлом машинист широкого профиля, строила все блоки ЧАЭС. На стройку приехала из Сибири, где вместе с мужем-водителем работала на строительстве Красноярской ГЭС.

— Муж у меня — украинец. В конце 60-х он решил, что надо возвращаться на родину. В газете прочитали, что возле Чернобыля начинается строительство атомной электростанции. И решили туда поехать.

— Какими были первые впечатления от всесоюзной комсомольской стройки?

— Да стройки, по сути, еще не было. Впервые мы приехали в Чернобыль в конце сентября 1969 года. Просто посмотреть. Но увидели только вбитые колышки, где планировали сооружать АЭС. Когда муж переехал (в первых числах 1970 года), кадровых рабочих еще не было. Работали люди из окрестных сел. Приезжали командировочные из Вышгорода. А я приехала в апреле. Директором строящейся атомной станции уже был назначен Виктор Петрович Брюханов. Мы жили все рядышком. Он — с женой, двумя детьми, тещей. Она была ему как мать. Все — простые и очень приятные люди... Потом стали приезжать люди с разных строек, но особых профессионалов пока не было, поэтому строительство двигалось медленно.

— Припять и ЧАЭС строили одновременно?

— Нет. Всегда начинают с объектов соцкультбыта: жилье, больницы, детсады. Поначалу стройка не очень ладилась. Техники своей не было, занимали сельскохозяйственную. Специалистов не хватало, да и руководство было слабенькое. А я такой человек, что всегда говорю то, что думаю. И на партийных собраниях, помню, выступала: «Пока не появится нормальный руководитель, дела не будет». На меня даже обижались. Но я оказалась права. Появился у нас Василий Трофимович Кизима, начальник управления строительством. Вот тогда и пошла стройка. Сначала — малые объекты соцкультбыта. Первый жилой дом, детсад, школа... И только тогда начались роботы на промплощадке. На станцию стали приезжать люди из Томска и Красноярска (с «почтовых ящиков»). Это были основные кадры для дирекции.

— Сроки ввода в эксплуатацию первого блока ЧАЭС переносились несколько раз. С чем это было связано?

— Не могу сказать. Я была членом партии, и, конечно, на всех собраниях и заседаниях говорилось о срыве сроков. Даже частушки сочиняли. Задержка была не со стороны строителей. Были проблемы с поставками оборудования. Но это касается только первого блока. Потом сроки не срывались. Мне вообще кажется, что четвертый блок был самый хороший. Сдали его вовремя, запустили с очень хорошей оценкой. Я ведь была там, когда произошла авария...

— Ночью?

— Да. Мы строили пятый блок. Его должны были запустить ко Дню энергетика. 26 апреля я работала в ночную. У нас как раз была пересменка. Помню, моя напарница стояла ко мне лицом, а я — лицом к четвертому блоку. Ночь, темно... Вижу — на крыше вроде как огонь. А это уже свечение радиоактивное было. Я только подумала: что там может гореть? Даже напарнице не успела сказать. И тут — хлопок, искры, и гриб повис.

— Вы поняли, что произошла авария?

— Даже в мыслях такого не было. У нас хлопки и раньше были. Там над реакторами много труб было под зонтами по 3,5 тонны веса. Мне раз пришлось такой зонт на оттяжку тянуть. Из этих труб выхлопы бывали часто. Звук такой, вроде ливень пошел. Мы столько раз спрашивали, не опасно ли это? «Нет-нет, это не вредно». А утром встаешь — улицы помыты. Значит, что-то не ладилось? Мы это на своем здоровье ощущали. С пуском первого блока количество онкобольных в городе увеличилось.

И в ту ночь мы ничего не поняли. Побежали к диспетчеру, говорим: «На блоке какой-то пожар». Она позвонила начальнику стройки. Тот приехал и по селектору объявил: «Не покидать рабочие места». Думаю, он и сам толком не знал, что произошло. Какая уже там работа... Больше на пожарных смотрели. До самого утра. Автобусы за нами не приехали, и мы пошли пешком. Обошли блок, поглазели на разваленные стены...

На второй день снова надо идти на работу, а автобусов нет. Это было субботнее утро. Люди шли на базар. Гуляли дети. Улицы мыли пеной, так дети в этой пене играли. Никуда дозвониться не могу, телефоны отключены. Мне так обидно стало. Я ведь была делегатом XXV съезда от Чернобыльского райкома. Бывало, боялась к телефону подойти: опять куда-то вызывают. А тут — тишина. Знакомые, которые в дирекции работали, сказали, что, возможно, в два часа ночи начнется эвакуация.

Ту ночь я не спала. Муж в командировке. Дети учились в Москве. Пошла прогуляться по Припяти. Нигде ни души. Электричество отключили. Правда, видела, как бежали люди с детьми и чемоданами. Им подогнали автобус...

Новостей ждала до утра. Молчание. Ближе к обеду по радио объявили: в 16 часов начнется эвакуация, взять необходимое на три дня. До меня и тогда не дошло. Решила: вывезут нас в окрестные села, будем что-то строить. Взяла деньги, что в доме были, покрывало, чтоб свое постелить, старый плащ, босоножки и платье... Повезли нас на Иванков. Возле какого-то села остановились. Стали местных просить, чтобы взяли людей на постой. А те ничего не понимают. Вербное воскресенье было. Праздник.

А еще объявили: если есть к кому ехать, то вон стоят чистые автобусы на Киев. Я и подумала: три дня есть — съезжу к детям. Переночевала у сестры в Киеве и отправилась в Москву. Приехала, пошла в общежитие, а дети на лекциях. У сына как раз физика. Он учился в институте атомной физики. Однокурсники говорят: «А он в Припять поехал». Оказалось, накануне вечером передали по телевизору, что на ЧАЭС авария. Я — на вокзал. Где искать? Попросила, чтоб по селектору объявили, что его ждет мама. Стою жду. Думаю, если не придет, пойду на перрон искать. Как раз Москва—Хмельницкий должен был отправляться. Вижу — сын идет. Но вроде меня и не видит. Я — к нему, а он растерялся: «Ты что тут делаешь?» — «Тебя искать пришла. Пошли, сынок, домой». А он: «А где теперь наш дом?» Я ему: «Давай зайдем в магазин, что-нибудь купим. Ведь завтра праздник». А он: «Мама, зачем нам праздник?»

А вокзал уже милиция оцепила: отлавливали тех, кто «светится». На меня наставили какой-то прибор (я не знала, что это дозиметр) и сразу: «Женщина, отойдите в сторону. Вы фон создаете». А я не пойму, в чем дело. Только вижу, сын расстроился. Я ему: «Сынок, ты чего такой? Это радиация?» — «А ты думаешь, что?»

Отловили нас несколько человек. Посадили в автобус, отвезли в больницу. Возле больницы стояли люди в скафандрах, словно космонавты. Стали нас отмывать. Остригли меня налысо... А сын тем временем пошел в общежитие. Там еще приехали мамы наших припятских ребят. И давай в ванной свою одежду стирать. А сын пришел к ним и говорит: «Давайте собирайтесь. Пойдемте в больницу». И набралось нас там, кажется, двенадцать человек.

Той ночью мне стало плохо. Случился первый инсульт.

Ордена и медали давали после аварии

Владимир Остапович СЫРОЙ на ЧАЭС прибыл по переводу из Красноярска-26 в марте 1976 года. По словам Владимира Остаповича, более 70 процентов специалистов его цеха были красноярцами и томичами (Томск-7). Участвовал в пусконаладочных работах, курировании.

— Говорят, из-за штурмовщины блок запускали с недоделками?

— Никак нет. Перед пуском основной блок был готов. В стадии завершения находилось хранилище жидких радиоактивных отходов. Там еще оставались штукатурные, отделочные работы. Но принимать отходы с основного блока мы уже могли по существующим трубопроводам. Если бы их действительно некуда было сбрасывать, пуск не стали бы проводить. Такие же вещи на улицу не выбрасываются...

Сам пуск прошел удачно. После выработки нескольких миллиардов станции было присвоено имя Ленина.

— А сотрудников ЧАЭС наградили?

— Не помню. Нам ордена и медали давали после аварии.

— Неужели не было никаких торжеств? Ведь запускали первую атомную станцию Украины...

— Я же не новичок. Для нас это была привычная работа. Естественно, когда станция вышла на свою мощность, мы были в приподнятом настроении. Ведь наш труд дал свои плоды. Да и сама станция работала прекрасно. Если бы не 1986 год...

— Где вы были во время аварии?

— Дома. Мне позвонил начальник цеха и говорит: «Володя, надо приехать. Тут какое-то ЧП. Был хлопок». Не взрыв, а хлопок. Даже в Припяти, в трех километрах (я на работу пешком ходил), ничего не было слышно. За нами приехал автобус «кубанец», и в 3 часа ночи мы были уже там. До утра никто не мог понять, что случилось.

— Но ведь замеры радиации делались?

— Делались. Но было какое-то неверие. Или нехотение верить. Никто не ожидал такого. И в мировой практике такого не было, и в институтах нас уверяли, что наши реакторы невзрываемые... Была команда каждому специалисту обследовать свой цех. Помню, потом пошел мыться в санпропускник, а с ног кожа лоскутами снимается. Это был радиационный ожог.

...На момент аварии я был замначальника химцеха по строительству новых блоков. У нас на острове уже строились 5-й и 6-й блоки. 5-й планировали пустить в декабре. А после аварии стал замначальника по эксплуатации. У нас осталось где-то 30 процентов от всего персонала. Кто-то сам эвакуировался, кого-то —принудительно. Я, когда сутки отработал, приехал домой отдыхать, а там милиция и военные с автоматами. У них какие-то списки горсовета были. Говорят: надо эвакуироваться. Куда? Вы оперативный персонал не трогайте! Начал звонить в штаб, чтоб разобрались... Получилось, мы оказались в нестандартной ситуации, когда каждый человек на счету, а почти 70 процентов персонала вывезли.

Работали на износ. Но справились. А ведь была угроза, что авария произойдет и на 1-ом и 2-ом блоках. Там есть подземные кабельные коммуникации. И их уже заливала вода. А все насосы по откачке сточных вод находились в одном месте. И они были затоплены под ноль. Пришлось откачивать вручную, переносными насосами. Это и выпало на долю химцеха: не дать распространиться активным водам на 1-й и 2-й блоки. Иначе было бы замыкание электрических цепей с непредсказуемыми последствиями.

Вместо эпилога

Прежде чем Коллегия Госплана УССР приняла решение о строительстве ЧАЭС возле села Копачи Киевской области, были обследованы 16 пунктов в Киевской, Винницкой и Житомирской областях. К подготовке котлована под 1-й энергоблок приступили в мае 1970 года. Запустить блок планировали в 1975 году. Однако торжественное событие состоялось только 26 сентября 1977 года. На момент аварии заканчивалось строительство пятого блока. На очереди был шестой. А на бумагах уже чертили планы Чернобыля—2: еще шесть реакторов за рекой. Мы строили самую крупную атомную станцию в мире...

Автор:
Наталья Филипчук
Материал с http://pripyat.com/articles/vy-stroite-stantsiyu-na-proklyatom-meste-preduprezhdala-mestnaya-babka.html

Если Вам понравилась новость поделитесь с друзьями :

html-cсылка на публикацию
BB-cсылка на публикацию
Прямая ссылка на публикацию

• Share this on Facebook
• Tweet This!
• Add this to Google Bookmarks
• Add this to Yandex.Bookmarks
• Blog this on Blogger