Вопрос является актуальным для всех чернобыльцев, которые получают фиксированные компенсации ВВЗ в зависимости от группы инвалидности, в том числе и для крымчан с сохранённой пенсией. Актуальность вопроса заключается в том, что все граждане РФ имеют право на возмещение причинённого здоровью вреда в полном объёме. При этом пенсия, назначенная в связи с причинением вреда здоровью, при исчислении размера возмещении вреда здоровью не учитывается. История, аналогичная крымской, была в РФ. В РФ пенсии чернобыльцам до 02 марта 1996 года устанавливались в размере утраченного фактического заработка за период ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС или перед установлением инвалидности (степени утраты профессиональной трудоспособности). При исчислении пенсии учитывалась степень утраты профессиональной трудоспособности. Пенсия исчислялась по нормам законодательства по возмещению вреда здоровью, полученному при трудовых увечьях и профессиональных заболеваниях. Чернобыльцы через суды добивались таких же выплат со своих работодателей, которые к тому времени ещё существовали. Таким образом, до 02 марта 1996 года некоторые чернобыльцы имели возможность получать фактически две выплаты, исчисленные по законодательству для трудовых увечий. Это были две значительные выплаты. С 02 марта 1996 года для чернобыльцев была введена пенсия по общему пенсионному законодательству РФ с определёнными преимуществами и возмещение вреда здоровью, исчисляемое по законодательству о трудовых увечьях. Эти выплаты осуществляли государственные структуры соцзащиты, а затем пенсию - пенсионный фонд, ВВЗ - органы соцзащиты. Одновременно с 02 марта 1996 года работодатели прекратили выплаты возмещений вреда здоровью. С 15 февраля 2001 года вместо СУММЫ ВВЗ чернобыльцам стали назначать КОМПЕНСАЦИЮ ВВЗ в зависимости от группы инвалидности. Те граждане, которые получали СУММУ ВВЗ имели право её сохранить вместо КОМПЕНСАЦИИ ВВЗ (если, естественно, она была больше КОМПЕНСАЦИИ). При этом, Конституционный Суд РФ высказал свою правовую позицию, о которой я написал в первом своём комментарии к этой публикации. Таким образом, нет никаких препятствий для обращения любого чернобыльца в суд по установлению дополнительных выплат к КОМПЕНСАЦИИ ВВЗ. О таких возможностях я говорю всегда и везде, в том числе указывал и на этом портале. По поводу такой судебной практики мне ничего не известно. Если бы такие судебные дела были, то их невозможно было бы утаить. В правовых системах Консультант+ и Гарант никаких аналогичных решений нет. Если бы такие дела были и закончились не в пользу граждан, то государственные структуры распространили бы такую информацию в своих организациях через информационные письма; эти информационные письма попали бы в КОНСУЛЬТАНТ+ и т.д. Если бы такие дела были и закончились в пользу граждан, то сами граждане проинформировали других таких же людей. Пошла бы лавина дел, как это было в начале 2000 годов в РФ, когда каждый год в городе Рязани рассматривали более 1000 (Тысячи) дел. Не знаю как оценить позицию Пропорционального по опыту судебной практики. Если есть такая положительная судебная практика, то о ней надо проинформировать. Если такой положительной практики нет, то и информировать не о чем. А. А. Масловский.
Письмо чернобыльской некоммерческой организации действительно бесполезное. Ни при каких обстоятельствах просьбы, высказанные в письме, не могут быть удовлетворены. Подобные письма дают пенсионерам надежду, которой не суждено сбыться. В надежде на такие письма, другие возможные пути увеличения выплат не ищутся и не рассматриваются. В письме усматривается какая-то демагогия. Такие письма настраивают других пенсионеров против тех, в чьих якобы интересах подготовлено письмо. Таким образом, кроме того, что письмо - бесполезное, оно ещё и вредное. Таких писем не должно появляться, они бросают тень и на все некоммерческие организации. У части людей, которые интересуются темой, может возникнуть мысль о том, что такое письмо инициировано власть имущими для отвлечения граждан от других путей отстаивания своих прав. Необходимо изучить чернобыльское законодательство СССР, РСФСР, РФ, Украины, законодательство РФ в отношении Крыма. Наметить возможные пути и заниматься реальной работой, а не направлять такие письма. Ответ на письмо Минтруда России является законным и ясным. А. А. Масловский.
Уважаемый, Александр Алексеевич! В своем комментарии Вы действительно поставили \"архиважный\" вопрос, в частности для инвалидов чернобыльцев севастопольцев и крымчан, значительная часть из которых находятся на так называемых сохраненных (по 208-ФЗ от 21.07.2014) пенсиях. Эти пенсии в свое время назначались по украинскому законодательству из заработка за работу в зоне отчуждения. Вопросом исчисления компенсации в ВВЗ из заработка в зоне отчуждения по решению суда занимается Пропорциональный Геннадий Николаевич, (информация о котором имеется на нашем сайте) предлагавший свою помощь и крымчанам. Некоторые севастопольцы заключили с ним соотв. договора. У Пропорционального есть опыт судебной практики по этому вопросу за пределами Крыма, но о нем мы не информированы. Хотелось бы знать Ваше мнение по поводу того - насколько этот вопрос актуален для крымчан, получающих компенсацию в ВВЗ в фиксированных сумах, учитывая их специфику сохраненных пенсий и тот факт, что они не индексируются.
Админ. сайта. Клименко Григорий
Считаю, что ряд принятых решений являются важными. Однако, считаю, что есть вопрос, который является \"архиважным\" (В. И. Ленин) и на протяжении длительного времени не решается. При этом не видно, чтобы Союз \"Чернобыль\" занимался бы этим вопросом.
Так, абзацем 5 пункта 2 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 19 июня 2002 года N 11-П установлено: предусмотренные базовым Законом процедуры назначения и определения размера компенсационных выплат не требуют от гражданина доказывания наличия и объема причиненного его здоровью вреда, который подлежит возмещению. Вместе с тем не исключается возмещение вреда на основе норм гражданского законодательства, если гражданин обращается за защитой своих прав в судебном порядке. Возможность выплаты дополнительных сумм по судебному решению наряду с недопустимостью уменьшения уже установленного размера компенсационных выплат повышают гарантии защиты прав и законных интересов граждан, пострадавших вследствие чернобыльской катастрофы.
Таким образом, Конституционный Суд РФ указал на возможность в судебном порядке устанавливать размер возмещения вреда здоровью тем гражданам, которые получают ежемесячные денежные компенсации возмещения вреда здоровью в фиксированных сумах в соответствии с группой инвалидности, в размере фактически утраченного заработка.
19 июня 2022 года исполнится 20 лет этому Постановлению Конституционного Суда РФ. За это время никакой активности в этом направлении нет. Если работа есть - то об этом надо проинформировать всех заинтересованных \"чернобыльцев\". Нужна \"гласность\". Государственные структуры, все \"чернобыльцы\", все люди должны знать, что общественные организации чернобыльцев возглавляют это важное направление работы. Необходимо проверить - сколько бы получал каждый чернобылец с фиксированной выплатой, если возмещение вреда было бы исчислено из заработка. Это работа очень сложная, при рассмотрении дел в судах надо будет решить несколько очень важных и трудных правовых вопросов. Чернобыльцы встретят сильнейшее противодействие со стороны государственных структур, в том числе и судебной системы. Но эта работа очень важная, она во много раз важнее вопроса - в каком месяце будет выплачено возмещение вреда здоровью в этом или в следующем.
Прошу всех высказаться по поставленному мной вопросу. Работу надо начинать немедленно. А. А. Масловский.
Третьего марта этого года 90 лет со дня рождения Анатолия Степановича Дятлова - бывшего заместителя главного инженера по эксплуатации Чернобыльской АЭС. В августе 1987 г. приговором Верховного Суда СССР он был признан одним из виновных в аварии на 4-м блоке ЧАЭС и лишен свободы на 10 лет с отбыванием наказания в колонии общего режима.
Годы спустя из Национального доклада Украины (2011 г.) можно узнать, что «...непосредственными причинами аварии стали нейтронно-физические и конструктивные особенности реактора РВПК-1000, реализации которых способствовали действия персонала». В этом же докладе отмечается: «...анализ действий персонала, споры по которым продолжаются до сих пор, показал, что персонал действительно допустил ряд ошибок, но степень его вины была заведомо преувеличена в информации, предоставленной СССР в МАГАТЭ в 1986 г.».
Выход в мир американского мини-сериала «Чернобыль» в очередной раз активизировал дискуссии в социальных сетях о причинах взрыва реактора 4-го энергоблока ЧАЭС и роли в тех событиях заместителя главного инженера по эксплуатации станции. Судя по существованию порой диаметрально противоположных взглядов на эти вопросы, точка в таких спорах ближайшими десятилетиями поставлена не будет.
Недавно один из научных сотрудников нашего заведения встретился с Вадимом Васильевичем Грищенко – ветераном атомной энергетики, товарищем и коллегой Дятлова по работе на судостроительном заводе и Чернобыльской АЭС - и попросил его поделиться своими воспоминаниями об Анатолии Степановиче. Вот что он рассказал:
«Моё знакомство с Анатолием Степановичем Дятловым произошло в марте 1970 года, когда после окончания Томского политехнического института я по распределению приехал в город Комсомольск-на-Амуре для работы на судостроительном заводе имени Ленинского Комсомола. В то время главной продукцией этого предприятия были атомные подводные лодки. Их собирали в огромных, размером почти с два футбольных поля, цехах завода, а затем в сухом доке буксирами доставляли по реке Амур в Находку. В водах Японского моря заводчане передавали подлодки заказчику – Военно-морскому флоту СССР. Каждый год на предприятии спускали на воду два таких корабля.
В структуре завода существовала служба №22. Она объединяла несколько лабораторий и участков, которые обеспечивали сборку реакторов, измерения их нейтронно-физических характеристик, монтаж и наладку специального электронного навигационного оборудования и систем управления реактора, контролировала радиационную безопасность.
В институте я прошел подготовку по специальности "Физико-энергетические установки", и в заводском отделе кадров меня направили на должность инженера-механика в физическую лабораторию службы №22, которую возглавлял Анатолий Степанович Дятлов. В функции нашей лаборатории входил контроль за сборкой реакторов (на тех типах подлодок, что строились в Комсомольске-на-Амуре, стояли по два таких устройства) и проведение их испытаний. Мы же готовили команду из пяти управленцев реакторами, которая впоследствии участвовала в сдаточных испытаниях подлодок в море.
Работа эта была ответственной и напряжённой, часто вдали от семьи (однажды мне довелось провести под водой 40 суток без всплытия), но интересной и очень полезной в профессиональном плане, так что теперь я вспоминаю о тех временах с некоторой ностальгией.
Какие-то детали моей первой встречи с Дятловым уже стёрлись из памяти. В ходе же дальнейшей совместной работы я убедился, что Анатолий Степанович опытный, знающий, принципиальный руководитель. В то время ему было 39 лет. «Стариками» оказались ещё двое – Русаков и Фочкин (им тоже было около сорока). Остальным сотрудникам лаборатории (в ней работало около 15-20 человек, одни мужчины) не исполнилось в то время ещё и тридцати. Все они были молодыми специалистами - недавними выпускниками институтов.
Анатолий Степанович учил нас не только работать, но и жить в той среде, которая существовала на заводе и за его пределами. В нашем коллективе он был бесспорным лидером не столько по своей должности, сколько по совокупности тех качеств, которые присущи людям, наделенным способностями влиять на коллективы, вести их за собой. На предприятии Дятлов был абсолютным авторитетом в вопросах физики и безопасности ядерных энергетических установок. С его мнением, тому я был свидетелем, считались и сотрудники Института атомной энергии имени И.В. Курчатова, который являлся научным руководителем работ на нашем заводе.
По всему было видно, что Дятлов получил в МИФИ очень хорошее разностороннее образование. Небольшой пример: как-то, помнится, возникла необходимость решить несколько дифференциальных уравнений. Никому из нас, молодых специалистов, не удалось тогда блеснуть своими знаниями, а вот Анатолий Степанович легко справился с такой задачей. И это притом, что прошло уже лет 15, как он закончил ВУЗ.
Его отличала прекрасная память. Он держал в голове огромный объём информации – от многочисленных пунктов служебных документов и до стихов Пушкина, Ахматовой, Блока. В хорошей компании (а ему не было чуждо ничто человеческое) он мог читать стихи часами.
Супруга Дятлова – Изабелла Ивановна - по образованию историк. В Припяти она работала в детском саду. Ей сейчас 91 год, она живёт в Киеве на Троещине. В их семье было трое детей. К сожалению, один из сыновей ещё в детском возрасте умер от лейкемии, его могила в Комсомольске-на-Амуре. При общении Анатолий Степанович никогда не касался этой темы. Только однажды моя жена услышала от него: «Лучше умереть самому, чем похоронить своего ребёнка».
После переезда семьи Дятловых в Припять их дочь Ольга работала на Чернобыльской АЭС, сын Иван – учился в Обнинске. Увы, судьбы этих детей не назовёшь благополучными – они рано ушли из жизни.
Годы спустя, в одной из книг на чернобыльскую тему написали, что якобы «Дятлов пострадал при взрыве реактора в лаборатории №23 [так написано в книге]. Он получил огромную дозу облучения – 100 бэр». Ни о чём подобном мне не довелось слышать ни от самого Анатолия Степановича, ни от моих коллег по лаборатории. Да, на предприятии порою случались радиационные инциденты. Один из них произошёл ещё до моего прихода на завод. Дятлов называл это происшествие «пожаром в бардаке во время наводнения». По его рассказу, однажды в цехе №19, где стояла уже готовая к установке в реактор топливная сборка, произошёл пожар. Приехавшие пожарные начали его тушение, и по незнанию всей степени опасности таких действий залили сборку водой. Это привело к «разгону» (возникновению цепной реакции). Но как только она началась, воду мгновенно выбросило из сборки, и «разгон» тут же прекратился. При этом случаев облучения выявлено не было.
Вторая история произошла, когда я уже работал на заводе. В те годы для контроля за качеством сварки прочных корпусов подлодок широко использовали радиационные дефектоскопы. В таких приборах стояли мощные источники ионизирующего излучения. И вот, как-то раз был нарушен порядок хранения таких источников, в результате чего несколько работников завода получили высокие дозы облучения. Сотрудников нашей лаборатории, к счастью, среди них не оказалось.
На судостроительном заводе работали выпускники ВУЗов со всего Советского Союза. Отработав обязательные в то время 3 года после окончания учебного заведения, молодые инженеры, как правило, стремились найти новую работу в европейской части СССР. Были такие планы и у меня. Немало судостроителей в своё время уехало из Комсомольска-на-Амуре в Николаев на завод имени 61-го коммунара. Многие мои коллеги-атомщики устраивались работать на действующие и строящиеся АЭС, а их в те годы возводили, по меньшей мере, десяток. Из нашего коллектива первым на строительство Чернобыльской АЭС в 1973 году уехал Анатолий Степанович. Во время его проводов прозвучало, что он первопроходец, и со временем в Припять поедут и другие сотрудники судостроительного завода. Так оно и получилось – к моменту пуска первого энергоблока в 1977 году на станции работало около десяти выходцев из Комсомольска-на-Амуре.
Отработав на судостроительном заводе четыре года, уехал на Чернобыльскую АЭС и я. В то время начальником строящегося реакторно-турбинного цеха №1 работал Роберт Денисович Флоровский. Дятлов был у него заместителем. Меня назначили на должность старшего инженера управления энергоблоком. Блоки тогда строились один за другим, и служебный рост на станции происходил довольно быстро – со временем Дятлов был назначен начальником реакторного цеха №2, а затем - заместителем главного инженера по эксплуатации. Рос в должностях и я: на втором блоке был уже начальником смены блока, а на третьем - заместителем начальника реакторного цеха №2.
Работая на Чернобыльской АЭС, Александр Степанович оставался всё тем же Дятловым, какого я знал по судостроительному заводу. Он глубоко, как говорится до винтика, знал оборудование станции, был неутомим в работе, много внимания уделял самообразованию. Не изменил он и своим принципам общения с людьми. Надо признать, что в этом плане у него существовали определённые проблемы, при первом знакомстве создавалось впечатление, что это хмурый, чем-то недовольный человек. При дальнейшем общении выяснялось, что он жизнерадостный, любит и умеет пошутить, хороший собеседник. Он всегда имел собственную точку зрения и никогда не менял ее по желанию начальника, убеждал, не соглашался, в конце концов подчинялся, но оставался при своем мнении. Точно также он мало считался с мнением подчиненных. Разумеется, такого человека любят далеко не все.
К молодым специалистам Дятлов относился вполне нормально: учил, наставлял, подсказывал. А вот с теми, кто занимал на станции руководящие должности и при этом не стремился «подняться» до необходимого уровня знаний в области атомной энергетики, он был категоричен и предпочитал не общаться. Так, например, непросто складывались его отношения с главным инженером станции Фоминым. Внешне это выглядело как обычные отношения начальника и подчинённого, но Дятлов не воспринимал Фомина как специалиста и порою откровенно игнорировал непродуманные распоряжения своего прямого начальника. Анатолий Степанович был прямолинейным человеком, и уж если кто-то был ему не по душе, то он этого не скрывал. Не считал нужным.
В Припяти выходцы из Комсомольска-на-Амуре продолжали поддерживать товарищеские отношения, общались семьями. В праздничные дни мы собирались по 5-6 семей в квартире кого-то из нас. Пели, танцевали, рассказывали весёлые истории, мужчины к завершению застолья неизбежно переходили на обсуждение производственных тем. Не могу сказать, что я был другом Дятлова. Наверное, только Анатолий Андреевич Ситников поддерживал с ним более тесные отношения. Знаю, что у Дятлов были друзья-однокурсники по институту, он с ними переписывался, ездил к ним в гости...
Мне довелось принимать участие в пусках всех четырёх блоков. У каждого из них существовали свои особенности. Четвёртый блок оказался самым лучшим и по конструкции, и по качеству строительных работ – проектировщики учли опыт строительства и эксплуатации трёх предыдущих. А вот с третьим блоком, помнится, мы намучились – долго не могли довести герметичность зоны локализации возможной аварии до необходимых параметров. Четвёртый же блок с самого начала хорошо показывал себя в эксплуатации. Тем обиднее, что именно на нём произошла такая масштабная авария.
На момент тех событий я трудился начальником строящегося реакторного цеха №3 (5-й и 6-й блоки). Утром 26 апреля по дороге на работу увидел из окна станционного автобуса, что верхняя часть строения 4-го энергоблока разрушена, из развалин поднимается дым. Сразу же направился в штаб гражданской обороны, который находился в убежище под АБК-1 [административно-бытовым корпусом], и доложил директору станции Виктору Петровичу Брюханову о своём прибытии. Он мне поручил: «Сходи, посмотри снаружи, что там с 4-м блоком». Вместе с дозиметристом Виктором Ивановичем Глебовым мы подошли к блоку со стороны хранилища отработанного топлива. В бинокль, который мне выдали в штабе ГО, я осмотрел разрушения. Возвратившись в убежище, сообщил Брюханову: «Реактора там нет. Надо прекращать лить воду - там нечего охлаждать. Мы только заливаем станцию грязной водой»…
Брюханов отдал распоряжение принимать мне руководство первым и вторым реакторными цехами. К тому времени начальники этих цехов, как и заместитель главного инженера Дятлов, уже находились в больнице. Еще до осмотра 4-го блока я встретил в штабе ГО начальника реакторного цеха №1 Володю Чугунова, а несколько раньше (позже) и заместителя главного инженера по эксплуатации первой очереди ЧАЭС Анатолия Ситникова, перекинулся с ними несколькими словами. Разумеется, в то время они, как и я, мало что знали о произошедшем на 4-м блоке.
Всех нас тогда мучил вопрос: почему реактор взорвался? Но расспрашивать кого-то о произошедшем, вникать в нюансы проводившихся в ту ночь испытаний у меня в первые недели после аварии не было возможности - я был полностью загружен работой по обеспечению безопасности оставшихся 3-х блоков. Особенно третьего – ведь тогда не исключали повторного взрыва разрушенного реактора. Пришлось в срочном порядке загружать в реактор 3-го блока дополнительные поглотители, извлекать из него часть топлива...
Потом была предпринята попытка продувать активную зону 4-го реактора азотом, чтобы погасить огонь и охладить оставшееся топливо. Увы, она оказалась безуспешной. Всевозможных идей по ликвидации последствий аварии выдвигали тогда очень много. Надо признать, что реализация части из них принесла больше вреда, чем пользы. Сбрасывание с вертолётов бора в реактор, на мой взгляд, было оправданным, а вот песок только ухудшил охлаждение бывшей активной зоны, хотя топлива в ней почти не осталось. Аналогичная ситуация и со свинцом – после его применения в воздухе появился висмут и другие химические элементы, которых до этого не было.
В то же время надо учитывать, что Чернобыльская авария оказалась беспрецедентной - никто не знал, как правильно поступать в такой обстановке. Вот и делали то, что в тех условиях казалось наиболее приемлемым.
До 26 апреля 1986 года считалось, что реактор атомной станции не может взорваться ни при каких условиях. «Такое не может произойти потому, что не может произойти никогда». Эта концепция являлась незыблемой. В то же время эксплуатационный персонал ЧАЭС хорошо знал, что реакторы РБМК-1000 не стабильны в работе. При их большой активной зоне, порою, было сложно предположить, в какой части реактора может образоваться локальная критическая масса. Управляя реактором, СИУР [старший инженер управления реактором] не мог отвлечься от пульта ни на минуту. Подобно роботу он должен был всё время следить за показаниями приборов и включать и выключать кнопки управления. Особенно напряжённая ситуация возникала во время переходных процессов. Скажем, если отключился какой-то ГЦН [главный циркуляционный насос], то для удержания реактора в рабочем состоянии надо было обладать большим мастерством. Автоматика с этим, увы, не справлялась. При работе на РБМК-1000 оператор должен был иметь какое-то третье чувство, чтобы понимать, что происходит внутри активной зоны.
В самой же конструкции реактора, к сожалению, не было каких-то приспособлений, которые бы выявляли локальные образования критических масс или предупреждали о приближении к такому состоянию. Были, безусловно, датчики по всему объёму реактора, но они показывали температуру, уровень нейтронного потока. Казалось бы, всё просто: загорелась на щите красная лампочка - надо опускать стержень.
Но порою приборы не подавали предупреждающих сигналов, и вдруг неожиданно происходил не санкционированный всплеск мощности. В период работы начальником смены блока, такие ситуации возникали и у меня. Об этом я писал докладные директору и заместителю главного инженера по науке, они в свою очередь информировали о таких ситуациях свое руководство, но всё оставалось без существенных изменений.
Те, кто глубоко изучил физику реактора, понимали, что нужно принимать меры – иначе может произойти что-то очень серьёзное. Из тех сотрудников станции, которые находились на БШУ-4 в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года, Дятлов знал об опасных особенностях РБМК-1000 как никто другой. Так что я никогда не поверю, что он мог пойти на какие-то сознательные нарушения регламента эксплуатации реактора.
Но если уж говорить о вине персонала ЧАЭС в произошедшей аварии, то она, прежде всего в том, что достаточно хорошо зная о недостатках реакторов РБМК-1000, мы всё же продолжали на них работать. Хотя в условиях советской директивной системы управления и не могло быть иначе. Кто бы из атомщиков в те годы решился отказаться работать на вверенном ему оборудовании?
Что же касается приговора суда по чернобыльскому делу, то чем он завершится, мне было понятно задолго до начала процесса. Ещё в первые сутки после взрыва, когда в Припять приехал Щербина [председатель правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС], он кричал на Брюханова: «Ты что наделал? Теперь ты сядешь!». Это притом, что причины произошедшего ещё были неизвестны. К сожалению, тогда действовал тот принцип, что в любой аварии на АЭС виноваты эксплуатационники. Если произошло что-то чрезвычайное – значит, они плохо провели экспертизу проекта, плохо контролировали строительство, плохо разработали эксплуатационные документы, и так далее.
Когда Дятлов отбыл наказание и приехал в Киев, я общался с ним на эту тему. Он тогда высказал обиду на конструкторов НИИКИЭТ [Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники] и Гидропроекта, которые не захотели признать своей вины в произошедшем на ЧАЭС. Некоторых из них он считал своими друзьями, а они, получается, его предали. Я ему тогда ответил, что если конструкторы признают опасность конструкции РБМК - значит придется остановить все атомные станции с таким типом реакторов. И если в центральной части СССР без мощностей Курской и Смоленской АЭС ещё как-то можно было обойтись, то на северо-западе страны остановка Ленинградской и Ингалинской АЭС привела бы к коллапсу промышленности и всего остального. Поэтому суд вынесен приговор чисто формально, исходя из тенденциозных заключений экспертов. «Другие же станции работают, а у вас произошла авария. Значит, что-то вы сделали не так. Вам за это и отвечать!». Такие тогда действовали подходы.
К чести Анатолия Степановича он не смирился с предъявленными обвинениями и продолжал доказывать невиновность оперативного персонала во взрыве реактора и после суда. Ещё в колонии он начал работать над книгой, которую дописывал уже в Киеве. Завершив работу над ней, он попросил меня помочь с её изданием (я тогда работал председателем Государственного комитета ядерного регулирования Украины). Сделать это за средства Комитета не получилось, о чём я жалею - официальное издание имело бы больший вес среди специалистов атомной энергетики. Благодаря усилиям супруги Дятлова Изабеллы Ивановны книгу «Чернобыль. Как это было» все же удалось напечатать, но, увы, уже после смерти Анатолия Степановича. Проводить его в последний путь в декабре 1995 года пришли многие припятчане. Похоронен он на Лесном кладбище г. Киева. Вечная ему память!».
National Chernobyl Museum
Если Вам понравилась новость поделитесь с друзьями :
ОБРАЩЕНИЕ СОВЕТА ОТДЕЛЕНИЯ РООИ СОЮЗ "ЧЕРНОБЫЛЬ" РК В РАЗДОЛЬНЕНСКОМ РАЙОНЕ К ГЛАВЕ АДМИНИСТРАЦИИ РАЗДОЛЬНЕНСКОГО СЕЛЬСКОГО ПОСЕЛЕНИЯ В СВЯЗИ С ПРИБЛИЖАЮЩЕЙСЯ 35 ГОДОВЩИНОЙ КАТАСТРОФЫ НА ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АЭС.
ОБРАЩЕНИЕ СОВЕТА ОТДЕЛЕНИЯ РООИ СОЮЗ "ЧЕРНОБЫЛЬ" РК В РАЗДОЛЬНЕНСКОМ РАЙОНЕ К ГЛАВЕ АДМИНИСТРАЦИИ РАЗДОЛЬНЕНСКОГО РАЙОНА В СВЯЗИ С ПРИБЛИЖАЮЩЕЙСЯ 35 ГОДОВЩИНОЙ КАТАСТРОФЫ НА ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АЭС.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 100 дней со дня публикации.