Что касается выплат по Закону 1244-1 чернобыльцам.
Забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью они ее не получают. Поэтому, чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении порядка, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Но Правительство усложнило этот процесс и теперь к началу следующего года количество чернобыльцев оставшихся без таких выплат может увеличиться. Считаю, что Государство обязано выплачивать положенные по Закону выплаты не спрашивая на то желания получателя такой выплаты, без заявлений от них.
Уважаемые крымчане чернобыльцы, пользователи сайта. Эта публикация к 8.15 час. 14 октября имеет 1060 просмотров, но только 15 человек проголосовавших в опросе. Неужели не интресен итог? Не верю что Вы столь инертны. Пожалуйста активней, включайтесь в процесс. Не отмалчивайтесь, Ваше мнение важно! И оно будет иметь немаловажное значение.Если Вы, уважаемые пользователи сайта не находите свой вариант ответа в опросе, предложите его в комментарии к публикации, как это сделал Самбурский Г.А.
Не секрет, что некоторые чернобыльцы, забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью в итоге ее не получают. По этой причине чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении процесса, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Однако внесенные Правительством изменения в порядок начисления таких выплат созданием излишней волокиты усложнили этот процесс и теперь возможно к концу года, к сожалению количество чернобыльцев не получивших такие выплаты может увеличиться. Сведений о получателях таких выплат у плательщика предостаточно. Сколько можно перепроверять их?
Уважаемая администрация сайта, уважаемый Григорий Яковлевич, вы как- то там на редакторском совете сайта определитесь..... Вот вы предлагаете проголосовать и сказать наше мнение о товарище Ткачёвой М.Р. Никого не хочу обидеть, выражаю только своё личное мнение, но думаю, что я не одинок в своих мыслях. Я не знаю этого человека, не знаю, чем она конкретно занимается, автором каких инициатив является, что реально сделала в своем регионе и в Крыму и т.д и т.п. Перечень вышеперечисленных ссылок по печатным и видео-материалам абсолютно не проясняет картину об информационном массиве деятельности уважаемой Ткачёвой Марины Рувиновны как в общественно-социальной так и чернобыльской направленности. Более чем за полторы суток нахождения статьи на сайте, сегодня на 19.40 проголосовало всего 13 человек из просмотревших эту статью 270 человек. Это только 4,8 % !!! Так вот стоит ли ставить на сайте вопрос о голосовании за человека, о деятельности которого, никто не знает ???
23 декабря исполнится 14 лет, как в Павлодаре увековечили память о ликвидаторах Чернобыльской катастрофы открытием памятника.
Корреспондент Pavlodarnews.kz встретился с павлодарцами – теми, кто был на ЧАЭС в первые дни аварии, кто вызвался добровольцем и приехал ликвидировать последствия катастрофы союзного и европейского масштаба.
В 1985-87 годах Валерий Павлов проходил службу в Киевском полку гражданской обороны СССР – воинского подразделения, специально созданного для ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций военного, техногенного и природного характера. В день катастрофы на ЧАЭС он находился на посту дежурного воинской части.
– 26 апреля я принял по телефонному коммутатору сигнал боевой тревоги «Набат». Боевая тревога сама по себе событие чрезвычайное, а здесь «Набат», по значимости это второй сигнал после сигнала о начале ядерной войны, – объясняет Валерий Михайлович. – Весь полк сразу пришел в действие. Бойцы получили снаряжение, оружие, все средства защиты, вывели спецтехнику из ангаров. Через 40 минут весь рядовой и офицерский состав в полной выкладке находился на плацу.
Прибывший командир полка привез новые вводные. Бойцы сдали все оружие, взяли специальные приборы для замеров радиации и автоколонной выдвинулись в сторону Чернобыльской АЭС.
– Мы не доехали до станции несколько километров, видели ее и дым, поднимающийся над ней. Нас остановили приказом о развертывании пунктов специальной обработки (ПУСО) на выездах со станции, только рота химической разведки поехала дальше, – рассказывает Валерий, добавив, что ему тогда запомнилась сумасшедшая суета: носились машины скорой помощи, на помощь пожарной части станции прибывали пожарные из Чернобыля и Киева, при этом выстроились километровые очереди автотехники, спешившей покинуть опасную зону.
– В составе средств ПУСО находились авторазливочные станции (АРС) со специальной жидкостью для обработки автомашин от радиоактивной пыли. В цистерну с водой добавляли какой-то реагент, дававший густую пену, – воспоминает Валерий. – В первые дни мы тратили по 5-7 минут только на дозиметрическую проверку одной единицы техники. Смытая пеной пыль стекала с асфальта в кювет и, естественно, фонила. По мере работы пункты отодвигали от станции все дальше и дальше, в итоге остановившись на 30-километровой зоне.
По словам ликвидатора, все приходило с опытом. Сооружались эстакады, воду после обеззараживания транспорта насосами перегоняли в специальные цистерны, оттуда забирали и сливали в могильники. При дозиметрической проверке сразу лезли щупом под крылья авто – там больше всего набивалась радиоактивной пыли с земли. Кроме постов огнеборцы полка отличились непосредственно на станции, принимая участие в операции по откачке воды из-под аварийного реактора.
– Много работы проделала рота радиационно-химической разведки, засекая дозиметрами уровень радиации и обстреливая зараженные участки специальными флажками, – рассказывает Валерий. – Все, кто служил в полку, рвались сюда. Когда пришла пора возвращаться, я не хотел уезжать. Уже втянулся в работу, знал все тонкости, по звуку дозиметра определял уровень радиоактивного заражения. Конечно, такой катастрофы никто не ожидал, но наш полк ГО не ударил лицом в грязь. Молодцы ребята, молодцы офицеры. Не было такого, чтобы командир полка отсиделся в штабе и не вышел вместе с нами, да и не могли офицеры струсить – почти все прошли Афган.
Трижды подавал рапорт на службу в Афганистан окончивший военную кафедру индустриального института лейтенант инженерных войск Виктор Деймунд. В 1986 году его вызвали в военкомат, где спросили, поедет ли он туда, где гораздо хуже, чем было в Афганистане, – в Чернобыль?
– Сказали: пройдёшь медкомиссию, отправка завтра, – вспоминает Виктор Георгиевич. – Оказался годен, только терапевт застопорил – не было флюорографии, сказал: придешь через три дня. Я в отчаянии к военкому, так, мол, и так. Спрашивает: в целом здоров? Так точно, здоров. Смял обходной квиток, выкинул: служи!
Из Павлодара в Алматы поездом, оттуда в Киев самолетом, в аэропорту новобранцев погрузили на «Уралы» и отравили в Гомель.
– Нам сразу объявили, что мы находимся на военном положении. Разместились в чистом поле. Сначала вырыли землянки, жили там некоторые время, затем перебрались в палатки. Терпели все тяготы и лишения военной службы. Перед нами поставили боевую задачу – снизить радиоактивный фон в двух деревнях с 40 до 10 мкР/ч за счет удаления зараженного грунта, – рассказывает Виктор.
Сначала использовали инженерные машины, но они оказались неэффективными, тогда солдаты и офицеры взялись за лопаты. Дело пошло лучше. Грунт складывали в спецконтейнеры и увозили в могильники. Задачу выполнили.
– Работая лопатой наравне со своими бойцами, я не предполагал, что это очень пригодится мне в будущем. Это укрепило авторитет командира.
Подразделение передислоцировалось в город Чернобыль, где бойцы очищали от мусора балконы многоэтажек. В квартиры заходить запрещалось по причине борьбы с мародерством. Когда стало известно, что над разрушенным реактором возвели укрытие, бойцов перебросили на ЧАЭС – очищать крышу соседнего реактора от радиоактивного мусора.
– Фон там от 300 Р/ч и выше. Двадцать минут пребывания на крыше – гарантированная смерть на месте, – отмечает Виктор. – Моя задача как командира – вывести солдат, проследить за временем и через минуту дать приказ о возвращении. Подготовка к выходу процесс хлопотный, после душевой и выдачи новой формы облачение в спецкостюм.
Надевали по очереди: свинцовую набедренную повязку, свинцовый жилет вроде пончо, сверху два резиновых просвинцованных фартука, сантиметровой толщины каждый, резиновые сапоги в полиэтиленовых бахилах, каска, маска-лепесток на лицо от радиоактивной пыли. Бойцы поднимались на самый верх, по сигналу прыгали в проем в стене, хватали брошенные там же лопаты и забрасывали мусор в спецконтейнеры, которые забирал башенный кран.
– Выходили парами. Как-то раз один вернулся, а другой нет. Десять секунд прошло, я снова кричу «Назад», а он не идет. Проем в стене перегораживала свинцовая плита, я выглядываю из-за нее и вижу – мой боец наклонился и завис, что-то случилось, – помрачнев, рассказывает Виктор. – Не долго думая, выскакиваю на крышу, хватаю его и тащу на себе к проему. А парнишка этот выше меня ростом, центнер весом, да еще мы оба в сорокакилограммовой амуниции – итого, считай, 180 килограммов. Десять метров пронес, выдохся и фактически уронил бойца за плиту.
Оказалось банальнейшее – веревка на поясе лопнула, и повязка упала на колени, идти невозможно, а поднять ее на пояс мешали жилет и фартуки.
– Случалось, что люди отказывались выезжать на станцию, – признается Виктор. – Я не настаивал, оставлял в расположении части, отправлял в наряды, по возвращении проводил беседы, объяснял, и в итоге отказов выходить на крышу не было. Всего мы поднимались на здание реактора девять раз. Как только набрали предельно допустимую норму радиоактивного облучения, нас комиссовали.
Обычно пребывание в зоне ликвидации аварии ограничивалась тремя месяцами. Доброволец Александр Осипов задержался на четыре. В течение первых трех служил в отряде радиационно-химической разведки, где попутно боролись с мародерами.
– Все, кто был в отряде, прошли армию, морфлот, и хоть оружия нам не выдавали, с мародерами мы успешно справлялись, – вспоминает Александр Анатольевич, поясняя, что несмотря на то, что большую часть населения эвакуировали, в деревнях оставались несколько стариков, которые наотрез отказались уезжать. Они-то и были глазами и ушами разведчиков, подсказывали, к какому дому стоит присмотреться, где видели чужих.
По окончании службы в разведке неделю Александр отработал на пункте специальной обработки и лишь затем попал на ЧАЭС.
– Нас определили на участок под козловыми кранами – собирать щебень, – рассказывает Александр. – Процедура такая: заходим в один из боксов третьего энергоблока, снимаем всю одежду, затем в душ, после проходим в «чистую» зону, надеваем новое белье, одежду, грузимся в машину, по команде выскакиваем, ломами долбим щебень и лопатами закидываем в контейнеры. Трудимся без перерыва 15 минут, по сигналу прекращаем работу. На станции все повторяется: одежду снял, душ, новую надел. У хоть у каждого свой дозиметр, тебя еще раз проверят. Затем на развозке увозят в деревню. Так мы работали 21 день.
Как пояснил Александр, на место выбранного щебня в тот же день засыпали новый, который, вобрав в себя радиацию, снова оказывался в специальных контейнерах.
– На первый взгляд какая-то бессмыслица – очищать фон щебнем, но хочу напомнить, что подобной катастрофы в мировом масштабе не было, и никто не знал, как ее ликвидировать. Использовали разные методы, в том числе и этот, – подчеркивает чернобылец.
Ликвидаторы признаются, что поездка на ЧАЭС – очень сильная школа жизни, гораздо сильнее, чем если бы они побывали в Афганистане. Виктор Деймунд, председатель общественного объединения «Союз Чернобыль», рассказывает, что сейчас из 1200 ликвидаторов в Павлодарской области проживает 250 человек, многие умерли от последствий заработанного там облучения.
Но на тот момент ни у кого не было ни малейших колебаний: ехать – не ехать, Родина оказалась в беде, и они пришли ей на помощь.
Константин Шелков Фото автора Архивные фото Александра Осипова, Валерия Павлова, Виктора Деймунда, Константина Шелкова.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 100 дней со дня публикации.