Что касается выплат по Закону 1244-1 чернобыльцам.
Забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью они ее не получают. Поэтому, чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении порядка, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Но Правительство усложнило этот процесс и теперь к началу следующего года количество чернобыльцев оставшихся без таких выплат может увеличиться. Считаю, что Государство обязано выплачивать положенные по Закону выплаты не спрашивая на то желания получателя такой выплаты, без заявлений от них.
Уважаемые крымчане чернобыльцы, пользователи сайта. Эта публикация к 8.15 час. 14 октября имеет 1060 просмотров, но только 15 человек проголосовавших в опросе. Неужели не интресен итог? Не верю что Вы столь инертны. Пожалуйста активней, включайтесь в процесс. Не отмалчивайтесь, Ваше мнение важно! И оно будет иметь немаловажное значение.Если Вы, уважаемые пользователи сайта не находите свой вариант ответа в опросе, предложите его в комментарии к публикации, как это сделал Самбурский Г.А.
Не секрет, что некоторые чернобыльцы, забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью в итоге ее не получают. По этой причине чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении процесса, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Однако внесенные Правительством изменения в порядок начисления таких выплат созданием излишней волокиты усложнили этот процесс и теперь возможно к концу года, к сожалению количество чернобыльцев не получивших такие выплаты может увеличиться. Сведений о получателях таких выплат у плательщика предостаточно. Сколько можно перепроверять их?
Уважаемая администрация сайта, уважаемый Григорий Яковлевич, вы как- то там на редакторском совете сайта определитесь..... Вот вы предлагаете проголосовать и сказать наше мнение о товарище Ткачёвой М.Р. Никого не хочу обидеть, выражаю только своё личное мнение, но думаю, что я не одинок в своих мыслях. Я не знаю этого человека, не знаю, чем она конкретно занимается, автором каких инициатив является, что реально сделала в своем регионе и в Крыму и т.д и т.п. Перечень вышеперечисленных ссылок по печатным и видео-материалам абсолютно не проясняет картину об информационном массиве деятельности уважаемой Ткачёвой Марины Рувиновны как в общественно-социальной так и чернобыльской направленности. Более чем за полторы суток нахождения статьи на сайте, сегодня на 19.40 проголосовало всего 13 человек из просмотревших эту статью 270 человек. Это только 4,8 % !!! Так вот стоит ли ставить на сайте вопрос о голосовании за человека, о деятельности которого, никто не знает ???
Во дворе московской шестой клинической больницы Института биофизики МЗ СССР. Лето 1986 Первый слева Горбаченко Николай Феодсийович - очередной дозиметрист ЧАЭС, который получил лучевую болезнь 2 степени 2900 мЗв (2,9 Зв) и лечился в 6-й клинике полгода до 26 октября 1986, домой вернулся с повязками и незажившими ранами.
Есть две исторические даты в годовом календаре 26 апреля и 14 декабря, когда весь мир с грустью вспоминает жертв ужасной радиационной катастрофы на Чернобыльской АЭС и уважает тех, кто ценой собственного здоровья и даже жизни, боролся с ее последствиями, пытаясь спасти мир от ее долговременных последствий. Сегодня мы знакомим вас с реальной историей реального героя Чернобыля, который стал прототипом одного из героев британско-американского пятисерийном минисериала НПО «Чернобыль», человеком, для которого, по иронии судьбы, эти две знаковые для страны и мира даты, стали глубоко личными и одновременно грустными и радостными.
«Для меня 26 апреля - необычный день. И радость, и горе. 26 апреля я женился. 26 апреля похоронил мать. 26 апреля во время моего дежурства на Чернобыльской АЭС взорвался 4 реактор. И, наконец, 26 апреля у меня родился внук. Вот так и вспоминаем в этот день - и живых и мертвых», рассказывает ГОРБАЧЕНКО Николай Федосеевич, дежурный дозиметрист Чернобыльской атомной электростанций, который с первых минут аварии приступил к дозиметрических измерений, помогал выносить обессиленных товарищей из аварийных помещений, получил дозу облучения в 290 бэр (2900 мЗв или 2,9 Зв) и лучевую болезнь 2 степени.
Родился Николай Федосеевич Горбаченко 14 декабря 1954 в шахтерском городке Торез Донецкой области в семье шахтера. Он тоже должен был стать шахтером, но отец (кстати, родом из Чернобыльского района, где и жила вся его родня) не захотел своему сыну повторения опасной для жизни шахтерской судьбы и настоял на переводе сына из горного техникума в Киевский электромеханический. В декабре 1976 г. после демобилизации со срочной службы в рядах советской армии, Николай Федосеевич приехал с молодой женой и маленькой дочкой в молодой город энергетиков Припять, что только строился. Начал работать электриком в электрическом цехе ЧАЭС, а затем, дозиметристом в отделе охраны труда и техники безопасности.
Рабочее место дозиметриста на атомной станции - щит системы радиационного контроля (СРК), помещение размером 10 на 9 метров, напротив лестницы, ведущей к ГЦНам (главные циркуляционные насосы). Здесь находятся щит с датчиками, приборы, шкаф СИЗ с аварийными защитными комплектами, пленкой, профилактическими йодными таблетками. Смена состояла из 4-х человек: два деса на БЩУ (блочный щит управления): один на третьем, второй на четвертом энергоблоке и 2 дежурных дозиметриста на щите СРК.
Перед началом каждой рабочей смены дежурный дозиметрист должен был проверить работоспособность всех датчиков радиационного контроля по залам с помощью специального выносного источника радиоактивности на длинной штанге.
«Дозиметрист на АЭС — как разведчик на фронте, первым идет и последним уходит. До аварии как было: сначала дозиметрист замеряет уровни радиации на рабочих местах, оформляет дозиметрический наряд и лишь затем пускает туда персонал», — розповідає Микола Горбаченко.
«26 апреля 1986 года я заступал на ночную смену. Приходили обычно принимать смену за 15-20 минут до ее начала. Смена начиналась с 00.00 часов. В ту ночь в 23.55 я приступил к работе и пошел проверять реакторный зал 3 и 4 блоков. В эту смену, в связи с выходом блока на плановый ремонт, надо было много оформлять дозиметрических нарядов по допуску и времени пребывания ремонтных бригад в помещениях
Начал с 3-го зала, сделал замеры, проверил срабатывание датчиков. Потом лифтом 3 блока спустился на 12 отметку и пришёл к себе на щит. Собирался идти на 4 блок. Тут раздался глухой, очень сильный удар. Мы с напарником Николаем Навальным решили, что это произошел так называемый гидравлический удар в турбинном зале (за стеной нашего помещения), который иногда случается при остановке турбины. Но в этот момент мы услышали второй глухой удар. Выключился свет, погас щит радиационного контроля 4-го блока.
Щит радиационного контроля 3 блока загорелся красным цветом, сработала аварийная звуковая сигнализация. Сильной воздушной волной, которая пришла с вентиляционного люка (люк находился на потолке против дверей) выбило закрытую на защёлки и замок дверь (дверь открывалась на коридор). Пищит сигнализация, темно, в глазах мерцает красный свет. Начали размышлять, что могло случиться, какая радиационная обстановка? Включился аварийный свет. С люка вентиляции несет черно-рыжую пыль. Телефоны не работают - ни городской, ни внутренний. Понимаем, что произошло что-то очень серьёзное. Вскрываем шкаф с аварийными средствами защиты. Берем флаконы с йодистым калием, разводим водой, которая стояла в колбе - выпиваем. Одеваем противогазы. Пыль разносит по всему помещению.
Зазвонил внутренний телефон, с блочного щита. Начальник смены 4-го блока Акимов дал распоряжение провести и доложить дозиметрическую обстановку. У нас были радиометры ДРГ-3, которые рассчитаны на радиационный уровень до 1000 микрорентген в секунду (3,6 рентген в час – прим. НМЧ). Начали смотреть показания, их мгновенно зашкалило, датчики погорели. Бегу за прибором в помещение дозиметристов дневной смены, которое находилось между ГЦНами 3 и 4 блоков. Темнота, туман из пыли. Трудно дышать. Там где стояли ГЦНны 4-го блока, висят куски арматуры, развалины. С большим трудом открыл перекошенную дверь в помещение, взял прибор и побежал на переход с деаэраторной этажерки на ХЖТО. Прибор зашкаливал.
С перехода вижу развалины 4-го блока, огня нет, только клубы пара. Во двор с включенными сиренами въезжают пожарные машины. Бегу в машинный зал. Крыши нет, на фоне звездного неба болтаются куски арматуры с бетоном, на одной из них висит кусок ТВС-ки. Под ногами валяются обломки графита, пол залит маслом. Местами пылает открытый огонь. Дозиметр окончательно вышел из строя по причине малой мощности. Определить уровень радиации оказалось невозможно.
Вижу двух операторов, которые пытаются вытащить заваленный обломками передвижной огнетушитель на колесах. Я подбежал к ним на помощь, вытащили огнетушитель, помог потушить ближайшие очаги пламени. Бегу на блочный щит и докладываю Акимову про обстановку: «Дозиметрическая ситуация не контролируемая, 4-й энергоблок разрушен, пожар в машинном зале». Находившийся на блочном щите Дятлов Анатолий Степанович попросил меня вывести его на улицу, чтобы лично увидеть состояние блока. По не разрушенной «чистой» лестнице деаэраторной этажерки я вывел его в транспортный коридор. Дальше он пошел по щиколотки в воде на улицу, а я вернулся на свой щит СРК.
Здесь уже был наш начальник смены ООТ и ТБ Самойленко В.А. Доложил ему обстановку. В это время заходят два товарища, представились: со Смоленской наладки [Чорнобильське пусконалагоджувальне підприємство – прим. НМЧ ]. Говорят: «Помогите, мужики, у нас товарищ, Володя Шашенок, находится на 27 отметке в помещении рядом с реакторным залом. Уже больше 30 минут прошло, а он не отвечает, там связь односторонняя. Мы не можем туда попасть из-за больших разрушений, лифт тоже завален». Начальник мне говорит: «Ты уже свою дозу получил, я не имею права тебя отправить. Нельзя, будет сильное переоблучение» – «Они же просят помощи» – «Решай за себя сам».
Я тогда не раздумывал о последствиях, в голове только одно – как спасти человека. Взял хороший мощный фонарь, и мы пошли. Я шел впереди, светил, они за мной. Страшно вспоминать, сплошной ад. Кругом все завалено, по щиколотку воды, пар, черно-рыжая пыль в воздухе. Добрались до помещения, а от помещения-то этого ничего не осталось: бетонные плиты внешней стены взрывом выбросило на улицу. Звездная ночь, темнота, пар, пыль, ничего не видно. Фонарем светишь – луч уходит куда-то в пустоту. Местами светятся стойки разноцветными огнями. В голове мелькнула мысль, нет ли напряжения, ведь кругом вода. Начали звать: Володя, Володя. Вдруг слышим бульканье. Свечу в ту сторону и вижу, лежит Володя на боку. У него кровавая пена изо рта. Лежит ногами в сторону города, головой к реактору. Он был в сознании. Спрашиваем: ноги, руки целы? Кивнул головой – целые. Мужики взяли его с двух сторон на плечи, но так как у них была существенная разница в росте, нести его им было очень сложно. Я тогда отдаю фонарь тому, что пониже, и подставляю свое плечо. Мы вдвоем с высоким понесли Володю вниз с 27 отметки на девятую. Занесли на блочный щит 4-го блока, там уже были носилки и его отнесли в медпункт, а потом в Припятскую городскую больницу. Позже узнали, что утром он умер.
Володя был настолько сильно облучён, что его правая рука оставила на моём левом плече и спине большой радиационный ожог, след от которого и сегодня меня беспокоит. Потом в больнице я узнал, что эти двое ребят были Паламарчук и Шевчук [Паламарчук Петро Романович – заступник начальника Чорнобильського пусконалагоджувального підприємства, Шевчук Анатолій – наладчик Чорнобильського пусконалагоджувального підприємства – прим. НМЧ]. С Паламарчуком у нас получились одинаковые следы ожогов, только у него справа, а у меня слева. Японские и американские медики, которые находились в клинике и давали консультации в лечении, удивлялись нашим одинаковым ожогам.
Я свое дело сделал, помог. Мой начальник увидел, что я мокрый и грязный, отправил меня помыться и переодеться. В санпропускнике в душе охрана в химзащите, противогазах чистили трапы, которые забились, от помывки большого количества пожарных. Я зашел в душ под воду, начал мыться и сознание помутнело, начал падать. Охранники увидели, подхватили и вывели из душа. Посидел, пришел в себя, переоделся и пошел на щит КРБ (контроль радиационной безопасности) 1 очереди. Там уже был начальник нашего отдела, и вслед за мной на щит зашел Телятников в кителе, бахилах и накинутом белом халате, [майор внутрішньої служби Телятников Леонід Петрович – начальник воєнізованої пожежної частини №2 по охороні ЧАЕС – прим. НМЧ]. Попросил вывести его на крышу, начальник отдела приказал мне его вывести и идти на рабочее место, и мы пошли. Я его повел к выходу на крышу между первой и второй очередью, но там висел замок. На крышу мы не попали. После чего вывел его в транспортный коридор 2 блока. Вернулся к себе на щит. Самочувствие плохое. Начались позывы рвоты и в туалет.
На моём рабочем месте были Навальный - мой напарник, Самойленко – начальник смены дозиметристов и Красножон - зам. начальника отдела. Видя мое состояние начальство направило меня на вход в АБК-1 в помощь дозиметристу Пшеничникову (так сказать в чистую зону). [Пшеничников Олег Бронісловович – черговий дозиметрист відділу охорони праці та техніки безпеки ЧАЕС – прим. НМЧ]. Я помогал ему переписывать фамилии пожарных, которые находились во дворе станции в режиме ожидания и откуда они. Они мылись и направлялись в подвал-бомбоубежище под АБК-1. Мне стало ещё хуже, стал падать. Пшеничников позвонил щит КРБ, поступило распоряжение идти в медпункт. Скорая подъехала к медпункту и нас, человек пять-шесть, повезли в Припять в медсанчасть. По дороге всех рвало.
В приемном покое нас заставили пить раствор марганцовки. Мой земляк из Донецка врач Валентин Белоконь, работавший на скорой помощи, дал чашку спирта и велел немедленно выпить. Что я и сделал. Лифтом подняли в терапевтическое отделение. Стали ставить капельницы. Кстати, потом военные врачи-радиологи в Московской клинике говорили, что мне здорово помог выжить именно этот спирт, выпитый на пустой желудок.
Уже после обеда 26 апреля в больнице появились московские врачи, начали нас осматривать, сортировать. Семь или восемь самых тяжелых (пожарных) в тот же день вечером военным самолетом отправили в больницу в Москву. Остальные 120 человек полетели в Москву на другой день. Подогнали к больнице три Икаруса, одели нас в новые пижамы в бордовую полоску, а на полосках вишни. Где-то в 10 утра автобусы тронулись. Сопровождение милиции впереди и сзади. Один пустой запасной автобус. Уже за городом увидели колону автобусов, подготовленных для эвакуации населения и колоны военной техники. В Борисполе нас посадили в самолет и в Москву. Дочь, сын и жена остались в Припяти и были эвакуированы вместе с городом.
Во Внуково были уже в час - пол второго дня. Самолет зацепили грузовиком, загнали на отстой, обнесли красными лентами и поставили радиационные знаки, а потом нам рассказали, что этот самолет разобрали на запчасти. Икарусы нас ждали, задраенные пленками. Очень долго сидели в автобусах. Потом говорили, что задержка была связана с эвакуацией больных из больницы.
В больнице мылись, переодевали во что было. Кого в женские рубашки, а кого в одни кальсоны. Палаты по 4 человека. Дозиметрист зашел сделать замер - дозиметр зашкаливал. В 11 вечера пришла врач и начала осмотр. Мои плечо и спина начали покрываться водянистыми тёмно-вишнёвыми ожогами. Появился ожог на правой ноге. На третий день посыпались волосы. Всех постригли на лысо. В районе ожогов кожа начинает темнеть, слезиться и разрастается по ногам, рукам, спине. Очень больно.
На 40 сутки пошла вторая волна ожогов. У врачей - квадратные глаза, в их практике такое было впервые. Появляются тёмные пятна, растут в размерах и слезятся. Пробовали разные мази, делали гемосорбцию крови, проводили лечение в барокамере. Выдержал мучительные дни и кошмарные сны. Вечером ложился спать, не зная, проснусь ли утром. Иногда те, кто, казалось бы, уже шел на поправку - умирали. В Московской больнице № 6 я пролежал ровно полгода, с 27 апреля по 27 октября.
Осенью 1986 года возвратился в Киев с повязками и незажившими ранами от ожогов и с группой инвалидности. Получили квартиру в Киеве, хотя квартиру предлагали в Москве.
За выполнение задания по радиационной разведке разрушенного 4 блока, за оказание помощи в спасении человека, за выполнение профессионального долга в ликвидации аварии на ЧАЕС в 1986 году был награждён орденом Трудовой Славы и получил денежную премию.»
Ученые Национального музея «Чернобыль» сердечно благодарят Николаю Феодосеевичу за доверие, за переданные музею дорогие семейные реликвии, за согласие вспомнить и еще раз пережить вместе с нами ту ада ночь и месяца страшной боли в больнице! Хорошо понимаем как трудно это ему далось, но он мужественный человек, настоящий герой, никогда не жалуется на судьбу, устойчиво пытается преодолевать болезнь - свою и сына Алексея, которого радиация догнала за 30 лет после эвакуации из Припяти.
National Chernobyl Museum
Если Вам понравилась новость поделитесь с друзьями :
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 100 дней со дня публикации.
Симферополь:
"…До сих пор не могу понять, почему ни правительственную комиссию, ни химические войска, ни Гражданскую оборону СССР, ни Госкомгидромет, ни Институт имени Курчатова не интересовали особо опасные зоны, ..."
С ДНЕМ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКА!
Просмотров: 1 870 | 
Комментариев: (0)
