Что касается выплат по Закону 1244-1 чернобыльцам.
Забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью они ее не получают. Поэтому, чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении порядка, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Но Правительство усложнило этот процесс и теперь к началу следующего года количество чернобыльцев оставшихся без таких выплат может увеличиться. Считаю, что Государство обязано выплачивать положенные по Закону выплаты не спрашивая на то желания получателя такой выплаты, без заявлений от них.
Уважаемые крымчане чернобыльцы, пользователи сайта. Эта публикация к 8.15 час. 14 октября имеет 1060 просмотров, но только 15 человек проголосовавших в опросе. Неужели не интресен итог? Не верю что Вы столь инертны. Пожалуйста активней, включайтесь в процесс. Не отмалчивайтесь, Ваше мнение важно! И оно будет иметь немаловажное значение.Если Вы, уважаемые пользователи сайта не находите свой вариант ответа в опросе, предложите его в комментарии к публикации, как это сделал Самбурский Г.А.
Не секрет, что некоторые чернобыльцы, забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью в итоге ее не получают. По этой причине чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении процесса, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Однако внесенные Правительством изменения в порядок начисления таких выплат созданием излишней волокиты усложнили этот процесс и теперь возможно к концу года, к сожалению количество чернобыльцев не получивших такие выплаты может увеличиться. Сведений о получателях таких выплат у плательщика предостаточно. Сколько можно перепроверять их?
Уважаемая администрация сайта, уважаемый Григорий Яковлевич, вы как- то там на редакторском совете сайта определитесь..... Вот вы предлагаете проголосовать и сказать наше мнение о товарище Ткачёвой М.Р. Никого не хочу обидеть, выражаю только своё личное мнение, но думаю, что я не одинок в своих мыслях. Я не знаю этого человека, не знаю, чем она конкретно занимается, автором каких инициатив является, что реально сделала в своем регионе и в Крыму и т.д и т.п. Перечень вышеперечисленных ссылок по печатным и видео-материалам абсолютно не проясняет картину об информационном массиве деятельности уважаемой Ткачёвой Марины Рувиновны как в общественно-социальной так и чернобыльской направленности. Более чем за полторы суток нахождения статьи на сайте, сегодня на 19.40 проголосовало всего 13 человек из просмотревших эту статью 270 человек. Это только 4,8 % !!! Так вот стоит ли ставить на сайте вопрос о голосовании за человека, о деятельности которого, никто не знает ???
Авария на Чернобыльской АЭС, случившаяся 37 лет назад – это уже история. Страшная, трагическая, даже мистическая, но история. А в освещении и понимании любого исторического события самое ценное – это свидетельства очевидцев. Именно воспоминания наших земляков – участников ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС и составляют основу этой работы.
В ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы участвовало сотни тысяч человек.
Их глазами и глазами их близких мы и посмотрим на те трагические события. Начать хочу с письма Елены Кургуз, жены Анатолия Кургуза (письма хранятся в Унечском краеведческом музее): «В половине одиннадцатого вечера Толя ушел на смену… Никаких предчувствий у меня не было, только почему-то хотелось выйти на балкон и позвать его… Ночью, когда случилась авария, я проснулась, было ровно половина второго ночи. Был слышен грохот, но я к окну не подошла, думала, что это гроза, и опять легла спать. Утром мы, как обычно, ждали нашего папу к завтраку. В начале десятого пришел мой брат, он тоже на атомной станции работал, и сказал, что произошла авария.
Аварии и раньше бывали, и тогда задерживали всю смену до выяснения причин. В этот момент я еще не волновалась. Но когда в 11 утра забежал знакомый и сказал, что Толя обжег руку, ну и «хватанул», как у нас говорили про радиацию, меня начало трясти». Елена собрала детей и пошла с ними в больницу, чтобы проведать мужа. И далее она пишет: «Когда я увидела, что машины моют улицы, я поняла, что был выброс. В больницу никого не пускали, все кричали и плакали под окнами, а машины все привозили и привозили новых людей. На это было жутко смотреть». Уверенность людей, что такая авария в принципе невозможна, еще больше усиливала трагизм ситуации. Отрывок из письма Елены Кургуз: «Знакомые рассказали, что смотрели с крыши шестнадцатиэтажного дома, реактор поврежден, разворочен, возможно, будет эвакуация… Я до этого часто спрашивала мужа, а что будет, если реактор взорвется. Он при этом смеялся и говорил, что такого просто не может быть». Люди не знали о серьезности ситуации: «В городе было все как обычно в выходные: шумно, весело, тревожно было только тем, у кого кто-то попал в аварию».
И далее: «А между тем, кто мог, тот увозил свои семьи, особенно военные, да и начальство тоже, это я видела своими глазами… Мы все были в неведении, что вообще происходит и есть ли в городе советская власть или все разбежались, бросив нас погибать тут». Замечу, что цитируемые строки написаны в 1988 году, через два года после аварии. И опять даем слово Елене Кургуз: «В час дня прозвучало сообщение об эвакуации. Я с собой ничего не брала, только детям кое-что…сыну тогда было 4 месяца, а дочке 2 года. Наш 5-й микрорайон вывозили последним, в начале пятого, а до этого 2 часа мы все торчали на улице, всем хотелось скорее отсюда подальше уехать. Вывезли нас в Полесский район, долго ездили по деревням, нигде не хотели нас принимать, но потом все-таки устроились». Особенно тяжело вспоминать Елене о смерти мужа: «Муж был в тяжелом состоянии, никого к нему не пускали. Я провела в больнице целый день в надежде увидеться. Толя умер утром 12 мая, у меня в это время так ныло, сжималось сердце, чувствовала, что он умирает. Врач не разрешил нам с ним проститься, сказал: «Пусть он останется в вашей памяти таким, каким был – красивым и здоровым». Похоронили Толю на Митинском кладбище в Москве. Все самое лучшее и родное для меня осталось там, в Припяти».
О том, что происходило в ту ночь на станции, пишет в своих воспоминаниях Генрих Олег Иванович, оператор центрального зала 4-го блока: «Мы как обычно приняли смену и приступил к своим обязанностям. Все было спокойно, и ничто не предвещало беды. Взрыв застал меня и Толю в операторской центрального зала №4. Мы были в нескольких метрах от его эпицентра, нас разделяла одна-единственная стена. Вы можете представить наше состояние, когда все вокруг стало рушиться, погрузилось в темноту, когда отовсюду свистали горячий пар и вода… Толя первым сообразил, что надо делать, и помог нам оттуда выбраться… Он не только меня, но и еще троих товарищей с блока смог вывести в безопасное место. И только там, когда он стал терять сознание от боли, мы увидели, как сильно он был обожжен…» И далее: «Мы летели с ним в одном самолете, с первой партией пострадавших. В этой партии самыми тяжелыми был Толя Кургуз и еще один наш товарищ, Витя Дегтяренко. Их перевозили уже на носилках, с капельницей. Всю дорогу от Киева до Москвы мы могли их видеть (самолет был военно-транспортный). Мы и подумать не могли, что видим их практически в последний раз».
Не легче было и тем специалистам, кто спустя две-три недели приехал из других регионов на разрушенную станцию. Среди них был и Кислый Михаил Александрович, командир отделения радиационной и химической разведки и дозиметрического контроля: «В Припять попал в июле 1986 года. Работал на дезактивации 3-го блока. На четвертом блоке периодически случались выбросы. После них у всех нас начинало сдавливать виски и невыносимо болела голова». Больше всего прибывших поражала природа тридцатикилометровой зоны: «Памятное место в зоне – так называемый «Рыжий лес». Так назвали участок соснового леса, который оказался на пути распространения радиоактивного облака от взрыва реактора. В центре этого участка на повороте автомобильной дороги, ведущей в Припять, стоит стела «Факел». Этот участок летом 1986 года мы, водители, проскакивали с максимальной скоростью. Здесь, на западном следе, ночью 26 апреля выпали первые радиоактивные осадки. Сосна оказалась нестойкой к радиационному воздействию. Иголки ее пожелтели, и лес из зеленого превратился в рыжий. Через год мертвые деревья спилили и закопали в огромные траншеи…»
Три месяца отработал на станции и житель Унечи Меньшиков Иван Алексеевич: «По своей гражданской специальности я водитель. Был в Припяти с мая по сентябрь 1987 года. Вызвали повесткой в военкомат, дали один день на сборы. Семейный, не семейный – значения не имело. Со мной были ребята не женатые и детей еще не имевшие. Жестоко это, конечно. Знаю, многие из-за радиации остались бездетными.
Когда приехали, первые две недели работали в самой Припяти. Мы заправляли сжиженным стеклом вертолеты. Этой смесью вертолетчики поливали сильно зараженные места: леса, дома, дороги, все вокруг. Стекло застывало, образовывалась тонкая пленка, она не давала распространяться радиации.
Работали с пяти утра до шести вечера. Из защитных средств были только маски – лепестки. Выдавалась обычная спецодежда: роба, комбинезон. Каждому выдали личный дозиметр. Накопил 9,5 рентген в час - отправляйся домой. Кто работал на ликвидации в 1986 году, для тех предельная норма была 25 рентген в час, для нас уже уменьшили.
Вскоре нас направили на саму станцию, на 3-й энергоблок. Мы закачивали в цистерны из Припяти воду и этой радиационной водой поливали дороги, чтобы не поднималась пыль, когда пойдут машины с грузом. Поливали два раза в день – утром и после обеденного перерыва. Совсем рядом находился развороченный 4-й блок станции. От него практически ничего не осталось целого…
Мы стояли палаточным лагерем рядом с Припятью, там нас кормили 3 раза в день. В обязательном порядке заставляли пить минеральную воду. Никаких препаратов и таблеток нам не давали.
Лето в тот год было жаркое, ягод всяких уродилось много. В заброшенных садах было красно от клубники, черешни, был урожай слив. Мы все это рвали и ели. Ловили в Припяти рыбу и жарили, да еще и домой насушили.
Мародерство в брошенных населенных пунктах было страшное. Тянули все, что можно было унести и увезти. Никакие заслоны и посты не помогали.
Был у нас и радиационный контроль, конечно. В лагере был установлен специальный прибор для измерения радиации, мы его называли «японцем». Через него прогоняли и машины. Он от наших машин очень сильно звенел. А когда дозиметрист проверял нас на радиацию, все время ворчал: «Да ну вас, хлопцы, мой «японец» от вас сгорит». Прибор трещал и зашкаливал. Да и как могло быть иначе, если у меня в машине под ногами все время было 1,5 рентгена в час, хоть я и мыл, и коврики вытряхивал, а с почвой все равно заносил радиацию.
Чувствовали мы себя неважно: болела голова, шумело в ушах, ныли суставы. Водочки 100 граммов выпьешь, тогда полегче вроде».
Уроженец Унечи Кончиц Юрий Борисович попал в Чернобыль на ликвидацию последствий аварии в июне 1988г. Их воинская часть была расквартирована в 30 км от атомной станции. Работали на сооружении укрытия на четвертом энергоблоке станции. «Это был завершающий этап ликвидации аварии, но, пожалуй, самый трудный - вспоминает Юрий Борисович. – Меня поразила тишина, которая царила в помещениях – в столовой, в цехах, в лабораториях. Весь персонал ходил в белоснежной спецодежде с дозиметрами в карманах… Мы занимались дезактивацией помещений и работающей техники. Очень часто наши усилия не приносили желаемых результатов, и снова начинало фонить. Приходилось начинать все сначала… Еще мне пришлось работать у могильников, там, где были захоронены радиоактивная земля и рабочая техника. Эти места мы засевали специальной травой, чтобы защитить верхние слои почвы от раздувания».
Еще один наш земляк, житель Унечского села Найтоповичи Каленькин Николай Александрович попал в Припять в сентябре 1987 года. Электрик по мирной профессии, старшина запаса, там он командовал ротой. Базировались на станции «Толстый лес», в селах Ораное и Лелёв. В первые дни приезда довелось увидеть брошенную Припять и окрестные села. Вот как об этом вспоминает Николай Александрович: «Это был город-призрак. Все было брошено, как будто хозяева вышли на минутку: окна и двери домов открыты, на столах чашки, тарелки, чайники, в гаражах машины, мотоциклы, велосипеды. По улицам бегали успевшие одичать кошки и собаки. Это производило тяжелое впечатление».
«Мы снимали верхний загрязненный грунт, примерно 10 см, погружали его в свинцовые контейнеры. Эти контейнеры герметично запечатывались, грузились на машины. Машины подгонялись к специальным бетонным бункерам, шофер выпрыгивал на ходу, а машина вместе с грузом падала на дно бункера. Все это бетонировалось и засыпалось землей».
Помимо этого, рота Николая Александровича занималась укладкой сухого асфальта на дорогах в населенных пунктах: «Работали по 8 часов. При выезде на объекты всем выдавали минеральную и газированную воду, чаще всего это почему-то была «Кока-Кола», обязательно заставляли всю выпивать. Когда работы заканчивались, все проходили дозиметрический контроль, мылись в бане и полностью меняли белье».
Большинство прибывших из других регионов до конца не понимали всей опасности, которую несла радиация. Вот что вспоминает Каленькин Николай Александрович: «Как-то я нашел ракетницу, занятная такая вещица, хотел привезти сыну в подарок. Но дозиметрист сказал, что это все равно, что подарить атомную бомбу, так сильно она «фонила». Тем более на выезде из зоны был строгий дозиметрический контроль». И еще одна деталь: из пяти человек, командированных вместе с Николаем Александровичем, на сегодняшний день в живых остался только он. «Потерял все зубы, но живой пока…»
И еще одни воспоминания хотелось бы здесь привести. Принадлежат они жителю г. Унеча Евтягину Александру Ивановичу. В те годы Александр Иванович работал механиком – водителем в унечской «Сельхозтехнике»: «Об аварии я узнал, когда был в командировке в Москве. Наше руководство подписало приказ об отправке группы водителей на ликвидацию аварии. В эту группу был включен и я… К работе мы приступили в Красногорском районе – одном из наиболее пострадавших от радиоактивных осадков районов Брянской области. Четыре населенных пункта района – Барсуки, Князевщина, Прогресс и Нижняя Мельница пострадали от радиации настолько сильно, что были включены в зону отчуждения. Население Барсуков было эвакуировано, а само село через несколько месяцев было полностью ликвидировано. Мы возили туда щебенку и асфальт, работали без выходных и до двух часов ночи. Приходилось делать по два рейса в день. Жили мы прямо в машинах. Мылись в местных речке и озере. По пути следования наших машин были устроены столовые для ликвидаторов. Обслуживание было хорошее, подавали на стол официантки, ели 3-4 раза в день.
Спецодежды не было никакой, не было у нас даже респираторов.
В Барсуках на брошенных огородах в то лето огурцы уродили огромные, что поросята. Мы их вовсю ели, очень хотелось пить. А в садах были яблоки, да такие большие, сочные. Удержаться и не съесть было невозможно. Потом на контроле дозиметры от нас звенели так, что медсестра хваталась за голову.
Работали мы и в населенном пункте Буковец. Он был отнесен к зоне отселения. Скреперами мы снимали там верхний слой земли и перевозили ее в специальный могильник, устроенный в карьере, около поворота на Буковец. В этот же карьер сбрасывались трактора и комбайны, которые пригоняли из соседних колхозов. Было жарко (август месяц), пыль стояла кругом, сильно болела голова, тошнота подступала к горлу, но приходилось работать… Мы помогали эвакуироваться людям из соседних сел. Они забирали все имущество, увозили даже заготовленные дрова, хотя дозиметры зашкаливало при измерении радиации.
В 1998 г. из Буковца вывезли бронзовый памятник, установленный на месте солдатского захоронения, и сдали в переплавку на цветмет. Были ли перенесены останки солдат, мне неизвестно.
Многих людей, с кем был в той командировке, уже давно нет в живых…»
Мы многое узнали за 37 лет о Чернобыльской аварии, некоторые обстоятельства тех событий стали известны только в последнее время. Воспоминания ликвидаторов делают картину катастрофы более полной, правдивой и еще более трагичной.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 100 дней со дня публикации.
Симферополь:
Советский компьютер из Чернобыльской зоны заработал спустя 35 лет
В скором времени расплатиться за покупки можно будет на основании одного лишь своего изображения...
Просмотров: 228 | 
Комментариев: (0)
