---------------------------- КРЫМСКИЙ ПОРТАЛ ЧЕРНОБЫЛЬЦЕВ - ЧЕРНОБЫЛЬСКИЙ СПАС -----------------

Тридцать семь лет назад случилась катастрофа на Чернобыльской АЭС. За годы, прошедшие с 26 апреля 1986 года, люди так и не вернулись в Припять, а из многих ликвидаторов, по оценкам самих чернобыльцев, умерли 101600 человек. На момент смерти в среднем им было около 51 года.

Воспоминания о катастрофе, праздничное радио в пустой Припяти, брошенные кошки и собаки, навсегда оставленные на столе котлеты и последствия личного героизма.

Василий Найда

На момент катастрофы — 42 года

— Об аварии вообще не говорили до 28 апреля. Всё было закрыто, как у нас принято. Аварию «размазали», сказали, что там ничего страшного не было и всё нормально. Но где-то через пять месяцев после аварии я был на учениях — тогда служил начальником медицинской службы армии Ленинградского военного округа — и пришел приказ из Москвы. Меня направляют в Чернобыль. А я человек военный, приказ есть приказ. На ходу переоделся и срочно выехал. Да нас и не спрашивали, кто-то хочет ехать или нет. Другое дело — резервисты, которых призывали. Вот среди них были те, кто пытался не поехать. Остальные ехали.

Я приехал в Чернобыль и увидел, что всех жителей уже выселили. Только собаки и кошки бегают, бедные, а хозяев нет. Дома пустые. Это надо видеть. Меня поселили как раз в одну из таких пустых квартир в 30-километровой зоне отчуждения, и я возглавил медицинскую службу всей группировки войск, отвечал за всю медицинскую работу. А там ведь 30–40 тысяч контингента было, очень много работы — спали по пять-шесть часов. Всех нужно было обеспечить необходимым, наблюдать за ними. Объясняли солдатам опасность радиации, но они пренебрегали — ведь у нее нет ни вкуса, ни запаха, ничего. Мужикам по 40–50 лет, а они всё равно «лепесток»-маску снимают, чего никак нельзя делать. Еще нужно было следить, чтобы не было переоблучения, а дозиметров сначала не хватало. Потом они вообще начали зашкаливать, ничего не понятно было. Сейчас уже невозможно выяснить, кто там сколько получил.



Больше всего в Чернобыле поразила постоянная тяжелая работа. Ведь там было очень много вопросов — и все необычные, потому что это первая такая авария, в XX веке — самая крупная катастрофа в мире. Но сама работа была не очень страшной. Работали, как привыкли. Слов «не могу», «не хочу» я от подчиненных не слышал, честно. Люди пахали от зари до зари — и ничего. Целые дома хоронили в котлованы, солдаты даже плакали, но никто не отказывался. Сказали: надо, и всё. Были и герои: предотвратили взрыв 3-го энергоблока и даже флаг над 4-м энергоблоком повесили. Хотя этого, конечно, нельзя было делать.

Вернулся оттуда, и врачи мне поставили лучевую. Я и сейчас инвалид второй группы. Поначалу хотя бы ежегодно в санаторий отправляли, а после принятия закона, который в народе называют монетизацией, это всё отменили. Теперь надо по три-четыре года ждать. Несмотря на здоровье, после возвращения продолжал военно-медицинскую карьеру, преподавал, писал книги и создавал музей, посвященный Чернобылю и подобным катастрофам. Занимаюсь общественной деятельностью и сейчас — возглавляю отделение Союза «Чернобыль».

Александр Великин

На момент катастрофы — 33 года

— 26 апреля 1986 года я лежал в больнице после операции — аппендицит. Через четыре дня прочитал в «Правде» заметку об аварии «с частичным нарушением критичности реактора». В ней говорилось, что фон нормальный, но я тогда работал ведущим инженером ОПО «Северная заря» и сразу понял, что это туфта и случилось что-то серьезное.

Пошел в военкомат, написал заявление с просьбой отправить в Чернобыль как специалиста, офицера запаса, но оказалось, что мои документы потеряли. Жаловался в горвоенкомат, министру обороны, и в итоге 22 сентября меня забрали по повестке с красной полосой. Жена, конечно, сразу поняла, куда я поеду, и расстроилась, но спорить со мной было бесполезно.

Уже в Чернобыле я попал в полк химической защиты и напросился в роту разведки. Занимались и разведкой местности, и дезактивацией территории, я был командиром взвода и роты. Народ в основном относился к работе ответственно, не сачковали. Была хорошая работа — без лишней бюрократии.

Больше всего в Чернобыле удивили и поразили масштабы аварии, а самым тяжелым и страшным было чистить квартиры в Припяти, куда меня отправили на «легкую работу» после переоблучения. Недопитый чай, недоеденная котлета, толстый слой пыли и детская кроватка со вмятинкой от детской головки. А у меня самого дочери около трех лет тогда было.



Опасность радиации как химик осознавал, и сейчас я инвалид второй группы. Но не жалел, что поехал. И не жалею. Более того, после Чернобыля в 1991 году ушел с работы в никуда — председателем общественной организации Союз «Чернобыль», без гарантированного заработка. Соответственно, сейчас пенсия небольшая, но я не жалею, что 25 лет отдал людям. Зато вижу результаты своей работы: выигранные суды, помощь ликвидаторам и вдовам.

Будь мне сейчас 20–30 лет и случись такое, то, наверное, поехал бы снова, если бы речь шла только об аварии. А вот если учитывать отношение к нам государства, то нет.

Михаил Тимофеев

На момент катастрофы — 37 лет

— 26 апреля 1986 года я был в больнице МЧС, а об аварии узнал от коллег по ВНИПИЭТ (научно-исследовательский и проектный институт энергетических технологий — прим. «Бумаги»). Сразу был готов участвовать в ликвидации последствий, несмотря на то, что занимался развитием атомной промышленности и осознавал масштаб Чернобыльской катастрофы и возможные негативные последствия для себя. Близкие разделяли и понимали мое решение, хотя, естественно, волновались.

В итоге институт командировал меня в Чернобыль в составе группы, и мы занимались дезактивацией помещений 3-го энергоблока, прорабатывали его запуск, вопросы обращения и захоронения радиоактивных отходов. Выполняли свою работу. Относились ко всему этому именно как к необходимой работе, хоть и в экстремальных условиях. О том, что приехали, не жалели. Наоборот, царил дух взаимопонимания и товарищества. Опасность, конечно, понимали, и некоторый страх был, но он отступал перед важностью дела.



Всего я там пробыл с 18 апреля по 18 мая и с 13 сентября по 13 октября 1987 года. Больше всего за это время удивил — даже не удивил, а произвел неизгладимое впечатление — вид опустевшей Припяти: детские площадки у детских садиков с разбросанными игрушками, белье на балконах, развешенная вялится рыба и не замолкающее праздничное радиовещание в пустом городе.

В Чернобыле я заработал целый набор заболеваний. Однако и после аварии работал во ВНИПИЭТ до ухода на пенсию по инвалидности, которую признали в 1999 году. После этого на работу в Союзе «Чернобыль». Этим же занимаюсь и сейчас. В остальном, как и у всех, — дети, внуки.

Не жалею о том, что поехал, и сейчас: я выполнял свой долг, а выполнять его надо всегда. Сейчас по-другому люди думают. Нет той мощи и того сплочения, которое позволило в короткие сроки справиться с бедой. Сейчас при такой катастрофе последствия были бы гораздо хуже.


Александр Кучеров

На момент катастрофы — 30 лет

— 26 апреля я, как обычно, был на работе, трудился электросварщиком в ПО ЛЭМЗ в Сосновой поляне. Об аварии узнал только через несколько дней, до этого просто не сообщали. Когда все-таки объявили, я понял, что случилось что-то нехорошее, хотя в новостях не сказали ничего серьезного.

Потом вызвали в военкомат — и с 12 сентября я в Чернобыле. Был замполитом, командовал ротой и ездил со старшим смены на станцию. Всего 19 выездов. На станции вместе с дозиметристом проверяли уровень радиации в тех местах, где должна работать смена, высчитывали, сколько времени там можно провести. Затем я ставил перед ротой задачи по работе и времени нахождения там, а в конце — проставлял полученные ими дозы радиации.

Мысли в Чернобыле были разные, особенно когда ехал. Но на месте уже нужно было служить и мысли были только о том, чтобы быстрее набрать дозу и вернуться к жене и двум сыновьям. Хотя среди тех, с кем ездил на станцию, никто не отказывался куда-то идти. Наоборот, некоторые задерживались на работе, и приходилось за ними туда бежать. Выводить с зоны, чтобы не допустить переоблучения.

Страшно в Чернобыле не было, хотя опасность осознавал, например, когда был с солдатами внутри могильника. А вот удивляться там было чему: это и глупые команды, и падение вертолета, и сама работа пилотов.



Последствия Чернобыля начали проявляться в начале 90-х годов. Куча болезней, сначала 3-я группа инвалидности, потом — 2-я, потом — без права на работу. Несмотря на это, скорее всего, поехал бы снова, если бы потребовалось. Хотя больно слышать слова некоторых чиновников: «Мы вас туда не посылали».

Исследователь Войтек https://dzen.ru/a/ZKquvAPduGqbP4Sc

Если Вам понравилась новость поделитесь с друзьями :

html-cсылка на публикацию
BB-cсылка на публикацию
Прямая ссылка на публикацию

• Share this on Facebook
• Tweet This!
• Add this to Google Bookmarks
• Add this to Yandex.Bookmarks
• Blog this on Blogger