Воспоминания о тягостных моментах аварийной ночи от лица героев участников ликвидации последствий аварии на ЧАЭС…
Вспоминает Аркадий Усков, старший инженер по эксплуатации реакторного цеха на первом энергоблоке.
«…26 апреля… 4 ч. 50 мин. Подъехали к АПК-1. Набегу запрыгнули в вестибюль. У АПК-1 увидели служебный автомобиль горкома партии. Возле штаба Гражданской обороны скопились работники и командиры цехов. Внутри увидели не выпускающего из рук телефонную трубку – директора ЧАЭС Брюханова. Удивились, что нет на месте главного инженера Фомина.
Спрашиваем – что случилось. Отвечают: взрыв на четвертом блоке в момент его остановки, подробности не известны. Пожар, вспыхнувший в момент взрыва, уже погашен. На крыше машинного зала — силами пожарной бригады, в самом машинном зале – персоналом турбинного цеха. Все силы брошены на то, чтобы исключить повторное возгорание. В специальные баки было слито машинное масло, завершался процесс вытеснения водорода из 7 и 8 генераторов.
Ускоряя шаг, мы с тревогой подошли к кабинету начальника смены первого энергоблока. Спрашиваем, что произошло – толком никто ничего не знал. Говорят, что ночью слышали два взрыва. Успокоило то, что, несмотря на очевидность произошедшей аварии, первые два блока несут номинальные нагрузки. Отказов в работе оборудования нет. Все работы на 1-м реакторе и его системах остановлены. Режим роботы — с повышенным вниманием. Зашел посмотреть в ЦЗ-2 — все люди на своих местах. Внешне сотрудники выглядели покойно, но тревожность «звенела отовсюду» — в зале была включена сигнализация радиологической опасности. Бронированные двери ЦЗ-2 задраены.
Главная задача — охлаждение активной зоны реактора
Тишину нарушил звонок от начальника смены реакторного цеха Чугунова. Все знали, что он пошел на разведку. Его слова звучали как приговор, первые пару минут мы не могли произнести ни слова. Чугунов сказал, что дела скверные, 4-й реактор взорвался — повсюду критические уровни радиации. Фон зашкаливает, есть множественные провалы, реактор 4-го превращен в развалины. Чугунов и Сытников – заместитель главного инженера по эксплуатации, сделали попытку открыть арматуру системы охлаждения реактора. Попытка оказалась безрезультатной.
…6 часов 15 мин. Вышли в коридор, идем в сторону 4-го энергоблока. Я немного отстал, захватил специальную арматуру для усиления рычага при открытии задвижки. Возле БЩУ-2 увидели начальника цеха дезактивации Курочкина. Он был экипирован – хоть сейчас в бой: комбинезон, каска, сапоги, противогаз. Во всей этой экипировке он ходил взад-вперед и нервно мерял шагами коридор. Зачем он это делал – мы так и не поняли.
Перед самим БЩУ-4 провис подвесной потолок, сверху ручьем лилась вода, пришлось пригнуться, чтобы пройти. Дошли до БЩУ-4. За столом, склонив голову, сидел начальник смены Сытников, рядом Саня Акимов, повсюду разложены технологические схемы. Сытников плохо себя чувствовал, это было очевидно, его постоянно тошнило. Сытников с Чугуевым находились на блоке с двух часов ночи.
Смотрим все вместе на приборы и ничего не понимаем. Пульт СИУР замер, словно мёртвый, все приборы молчат. Ни одна кнопка вызова не работает. Рядом с пультом стоит Лёня Топтунов – худой молодой парень в очках. Растерянный, подавленный, он стоит, молча глядя на приборы.
С промежутком в несколько секунд постоянно звонят телефоны — нервы у всех на пределе. Группа начальников цехов и командиров Гражданской обороны решает, куда подавать воду. После обсуждений – решение принято. Вода через барабаны-сепараторы запущена в отпускные трубы главных циркуляционных насосов. Главная задача нашей смены — сделать максимум возможного для охлаждения активной зоны реактора.
Огненное свечение внутри взорвавшегося реактора
Вспоминает Николай Соловьев, машинист-обходчик турбинного цеха.
«… Ночью мы услышали сотрясение, подобное тому, которое случается во время землетрясения. Почти сразу же позвонил Удовиченко. Сказал бежать мне наверх — мол, на 4-ом что-то плохое произошло. Я побежал наверх, почти молча мы стояли над четвертой турбиной и смотрели в сторону 4-го энергоблока. Там было все в чёрном дыму, через пару минут сквозняком эту пыль принесло прямо на нас. О том, что это была радиационная пыль, мы тогда даже не догадывались. Почти одновременно с ощущением сквозного холодка по коже сработала светозвуковая сигнализация. Это был сигнал повышенной радиационной опасности, мы побежали обратно вниз.
Через несколько часов решили снова посмотреть на картину происходящего. Уже отчетливо было видно разрушенную часть 4-го энергоблока, из реакторного котлована проступало огненное свечение. Всюду были пожарные машины — спасатели старались лить воду непосредственно в эпицентр красного свечения внутри котлована. Огненное сияние было настолько мощным, что я подумал — вряд ли вода туда долетит, вероятно, испарится.
Люди вокруг ходили словно чумные, некоторых подташнивало. Идем и слышим команду: «Разойдись, разойдись!» Мы прижались к стенке, смотрим, на носилках выносят Володю Шашенка. Среди тех, кто нёс носилки, я узнал Петра Паламарчука — он был наладчиком смены. Вместе с Володей он принимал участие в испытаниях на 4-м энергоблоке, которые проходили ночью.
Шашенок в момент взрыва находился непосредственно в машинном зале. Петр Паламарчук вытащил его оттуда еле живым — в этот же день Володя Шашенок умер. Паламарчук получил сильное радиационное облучение – 600 бэр, в тяжелейшем состоянии его увезли в больницу. Потом его ждала Московская клиническая больница№6, он был среди самых тяжелых больных. Много операция перенес, но выжил.
…Я побежал на четвертый блок. Смотрю, под ногами лежит стекло, там вдоль секции-А были большие окна. Подумал тогда, что если бы взорвался генератор, то стекла должны были вылететь наружу – а они внутри. Стало быть, какая-то ударная сила была снаружи?
На 4-ом реакторе всё рухнуло, кровлю разорвало на куски
На площадке пусковых насосов увидел, что на трубопроводы упали бетонные плиты. Всё вокруг было в пару. На шестой турбине в самом помещении в полнейшем потрясении сидели ребята. Я подошел к ним, спросил, что случилось. Они сказали, что сами толком ничего не знают. Зашел на седьмую турбину, на четвертый блок. Увидел там Славу Бражника – ему было совсем плохо, он ходил на блочный щит. Говорит: «Там все рухнуло, кровлю разорвало на куски, всюду мусор, обломки оборудования. У Славы ни царапины, а состояние критическое, подумал — или переволновался или таблеток каких-то наглотался .
…На вторую ночь мы приехали, по графику, в 00 часов. Третий блок стоял, его остановили через несколько минут после взрыва, первый и второй ещё продолжали работать. С 4-го энергоблока текла грязная вода, накопившаяся в ходе тушения пожара — вода подошла до минусовых отметок. Мы стали чистить трапы, чтобы дать возможность воде попадать в трапные баки. Это было необходимо, чтобы запустить насосы для откачки воды.
Когда остановили и первый энергоблок, ситуация усложнилась. Где брать электроэнергию для собственных нужд? Нашли выход из положения — решили оставить рабочей только одну турбину. Я отчитался, что минусовые отметки затапливает, а там, в помещении датчики давления. Говорю, сейчас замкнет контакты, защита сработает и турбина остановится. Так и случилось — сработала наша АЗ-5, и возможность иметь электроэнергию для собственных нужд была утрачена.
Начали искать выход из ситуации. Нашли единственный возможный способ — подключиться от дизельных генераторов. Ребята оперативно запустили дизели и мы, получив источник электроэнергии, смогли запускать насосы охлаждения. Жаль, что долго работать они не смогли — сказался температурный режим и забитые теплообменники. Приходилось вручную контролировать режим и всю ночь то включать, то выключать насосы»…
Подобные воспоминания — летопись того, что пришлось увидеть и пережить сотрудникам станции в ночь аварии и после неё. Можно по-разному оценивать их моральную выдержку, и профессионализм. Но все же не стоит забывать, что благодаря этим людям, мы имеем возможность жить…
https://chernobylhistory.com/chaes-zametki-na-polyah-vospominaniya-atomshhikov/
Если Вам понравилась новость поделитесь с друзьями :
| html-cсылка на публикацию |
|
| BB-cсылка на публикацию |
|
| Прямая ссылка на публикацию |
|
