КРЫМСКИЙ ПОРТАЛ ЧЕРНОБЫЛЬЦЕВ - ЧЕРНОБЫЛЬСКИЙ СПАС

Один из самых ярких, но, к сожалению, полностью вымышленный эпизод американского сериала «Чернобыль» - приезд министра угольной промышленности СССР Михаила Ивановича Щадова в сопровождении охранников-автоматчиков к тульским шахтерам с требованием ехать на Чернобыльскую АЭС для участия в работах по ликвидации последствий аварии. Не менее колоритно, но частично придумана, показанная в сериале и работа шахтеров во время прокладки тоннеля под фундамент 4-го реактора атомной станции.

А как на самом деле происходило привлечения шахтеров к работе в зоне радиационной катастрофы? Какими были условия труда и или наливали проходчикам перед выходом на смену «ликвидаторские» 100 грамм?

В сентябре 2020 об этом и не только ученым Национального музея «Чернобыль» рассказал заслуженный шахтер Украины, Лауреат государственной премии в области науки и техники, житель города Донецк Евгений Борисович Новика:

«…На момент Чернобыльской аварии я работал управляющим треста «Донецкшахтопроходка». В то время это было крупное предприятие, на котором в разные периоды работало от 4,5 до 5 тысяч человек. Мы строили вертикальные стволы шахт – это такие большие, обшитые металлом или бетоном колодцы, от которых расходятся горизонтальные туннели (выработки) - штреки и уклоны. Из пластов, расположенных между штреками, добывают уголь.

В состав треста входили четыре проходческие строительные управления и шахтоспецмонтажное управление. У нас имелась большая база проката шахтного оборудования, которое использовалось при возведении стволов. Начиная с 1952 года и по 1986 год силами нашего треста были построены 317 шахтных стволов. В частности, мы строили стволы одних из самых глубоких в Донбассе шахт – «Шахтёрская Глубокая» в городе Шахтёрск (глубина ствола 1341 м) и «Кочегарка» (это в Горловке, там глубина 1425м). Так что опыт проведения подземных работ, причём в довольно сложных геологических условиях, у наших инженеров и рабочих был большой. Надо учитывать, что на глубинах свыше одного километра температура пластов доходит до 30-40 градусов. Плюс высокая влажность! Мощная вентиляция, конечно, позволяла создать более приемлемые условия для работы проходчиков, но всё равно это очень тяжёлая и во многом опасная профессия.

Об аварии на Чернобыльской АЭС я узнал, как и большинство тогда, вечером 28 апреля 1986 г. из сообщения диктора телепрограммы «Время». До этого специалисты нашего треста принимали участие в работах по строительству шахтных ракетно-пусковых установок (в том числе и на Байконуре) и так называемых шахтных стволов специального назначения на Семипалатинском полигоне (в них производили подземные испытания ядерных зарядов). Поэтому когда услышал сообщение об аварии на атомной станции, какое-то десятое чувство подсказало мне, что и там вряд ли обойдётся без шахтёров.

А утром 3 мая 1986 года мне позвонил министр угольной промышленности Украины Николай Сафонович Сургай и попросил, чтобы я к нему подъехал (министерство находилось в городе Донецк). Хотя, помнится, это был выходной (в связи с первомайскими праздниками тогда подряд шли четыре нерабочих дня), но я находился на работе, поэтому сразу же приехал к министру. Разговор с ним был недолгим. Он буквально в нескольких словах рассказал мне об аварии на ЧАЭС то, что в принципе я уже знал из сообщений программы «Время», добавив, что шахтёрам поручено принять участие в работах по ликвидации её последствий. «Там, судя по всему, придётся возводить ствол, - сказал Николай Сафонович, - и из него идти под реактор. Тебе сегодня же надо будет выехать в Чернобыль в составе группы работников нашего министерства и на месте разобраться, что там к чему». – «Что взять с собою?» - уточнил я. «Бери голову и логарифмическую линейку» - в шутку ответил министр. Все дальнейшие указания нам предстояло получить уже в Чернобыле от председателя правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии заместителя председателя Совмина СССР Бориса Евдокимовича Щербины.

В 14:00 рейсовым самолётом «Аэрофлота» первый заместитель по шахтному строительству Петр Ильич Маросин и я вылетели из Донецка в Киев. В аэропорту Жулян нас встретил водитель машины «РаФ», которая принадлежала Госплану Украины, на ней мы сразу же поехали в Чернобыль.
Картина, которую я увидел на подъезде к Чернобылю, была страшной. Обстановка походила на военную: в небе кружили вертолёты, на земле - множество военной техники. По встречной полосе дороги навстречу нам шли и шли автобусы и грузовые машины, эвакуирующие людей из Чернобыльской зоны. Милиция стояла на постах в респираторах. У нас их не было - никто не предупредил, как следует одеться в такую командировку, какие взять средства защиты. Инспектор ГАИ по посту возле Иванкова не без тени удивления спросил: «Куда вы едете? Вы же видите - все эвакуируются!». Объяснять было некогда. Маросин показал своё удостоверение замминистра Минуглепрома и нас беспрепятственно пропустили в зону аварии.

В Чернобыль приехали поздно вечером. Там в райкоме партии размещалась Правительственная комиссия. В приёмной нас встретила энергичная и деловая женщина – сотрудница Чернобыльского райкома партии, раздала всем сухой йод в пакетиках - для защиты щитовидной железы. Как оказалось, в тот же вечер из Москвы прилетел Александр Пшеничный, заместитель министра по шахтному строительству (он 1950-е годы работал в нашем тресте, за высокие показатели в работе получил тогда звание Героя Социалистического труда). С ним мы встретились в здании райкома. Там же к нам подключился Геннадий Михайлович Цурпал - директор института «Донгипрошахт».

Из разговора с Борисом Евдокимовичем Щербиной стало известно, что остатки топлива разрушенного 4-го блока ЧАЭС интенсивно нагреваются и есть опасность прожога бетонной фундаментной плиты. Её толщина была всего лишь 2 метра. Не исключались повторный взрыв или попадание топлива, а значит и радиоактивных веществ, в грунт. А под фундаментом находились обводненные пески. Через них радиация могла проникнуть в реку Припять, а затем и Киевское водохранилище. В итоге могло произойти масштабное загрязнение радиоактивными веществами реки Днепр, а из неё брали питьевую воду для сотен украинских населённых пунктов. Шахтёрам было поручено построить более надежную преграду, то есть сделать под имеющейся плитой еще одну, новую, которая не позволила бы топливу попасть в грунт. Уровни радиации вокруг 4-го энергоблока были очень высокими, поэтому было принято решение вначале построить на безопасном от разрушенного реактора расстоянии шахтный ствол и уже из него вести на глубине 5-6 метров проходку под фундамент реактора. На все эти работы дали месяц сроку.

После разговора с нами Щербина поручил своему помощнику устроить нас на ночёвку в соседнем военном городке. Это примерно в семи километрах от Чернобыля. К тому времени людей оттуда уже эвакуировали - казармы и жилые дома стояли пустыми. Нас поселили на втором этаже офицерского общежития, а на первом той же ночью развернули столовую. Утром нас в ней покормили. За завтраком мы увидели главного инженера комбината «Донецкшахтострой» Анатолия Андреевича Макарова и главного инженера треста «Донецкшахтострой» Николая Федоровича Бородулю. Они ночью приехали их Донецка на машине. Все вместе мы снова поехали в Чернобыль. Уже позже узнали, что территория военного городка, где мы ночевали, оказалась сильно загрязнена радиацией, и дальше оставаться там было нельзя.

В райкоме мы встретили союзного министра угольной промышленности Михаила Ивановича Щадова и других руководителей нашей отрасли. Таким образом, наша команда стала значительно больше. На утреннем заседании Правительственной комиссии Щербина сообщил, что улетает в Москву и представил своего сменщика - заместителя председателя Совета Министров СССР по машиностроению Ивана Степановича Силаева.

В тот же день я вместе с директором института «Донгипрошахт» Цурпалом подъехал на бронетранспортере к месту аварии и осмотрел место будущих работ. На одном из участков прибор радиационной разведки внутри машины показал тогда 75 рентген. Площадка, на которой надо было построить ствол шахты и из него проложить туннель под 4-й реактор, находилось под прикрытием здания 3-го энергоблока, но уровни радиации в том месте были довольно высокими. До нас там работали метростроевцы – пытались пробурить горизонтальную скважину, но у них что-то не заладилось. Как я понял, таким способом пытались слить воду из бассейна-барбатёра. Тогда, в первые дни мая, метростроевцы изрядно «нахватались» радиации.

Осмотрев место работ, я попросил срочно найти кого-нибудь из геологов – надо было посоветоваться со специалистом. А 4-е мая – воскресенье, да ещё и Пасха. Официально в СССР её не отмечали, но на самом деле многие праздновали. И пока нашли и привезли из Киева геолога - прошло довольно много времени.
Прокладывать 139-метровый туннель под реактор решили с помощью проходческого щита. Его мы арендовали у киевских метростроевцев. Проходку осуществляли отбойными молотками и лопатами, а с помощью щита стены туннеля укрепляли железобетонными тюбингами. Ими нас тоже обеспечили метростроевцы. Высота туннеля определялась внутренним диаметром щита - 1,8 метра.

Разобравшись на месте в ситуации, я поехал в Донецк за людьми и необходимой для работы техникой. В Чернобыле в это время сотрудники наших проектных организаций начали экстренную работу по составлению упрощённой технической документации для выполнения поставленной перед нами задачи (директора института «Донгипрошахт» Геннадия Михайловича Цурпала с 20-го мая сменил главный инженер этого института Владимир Иванович Солдатов).

Во вторник 6 мая в Донецке я собрал примерно 1,5 тысячи инженерно-технических работников и рабочих – костяк нашего коллектива. Разговор проходил в актовом зале управления треста. Рассказал им о поставленной перед нами задаче. «В Чернобыле, - говорю, - конечно, не малина, но работать можно. У кого есть проблемы со здоровьем там, разумеется, не место, а всем остальным работа вполне по плечу».
К командировке на АЭС мы никого не принуждали. Все, кто поехал туда от нашего треста - добровольцы. Единственное, о чём меня спросили тогда в актовом зале, какой будет зарплата. Я ответил: «Буду добиваться, чтобы она была не меньшей, чем средняя зарплата на донецких шахтах». Это всех устроило.

К ответу на вопрос о размере зарплаты я был готов – накануне говорил на эту тему в Чернобыле с министром Щадовым. Он спросил: «Сколько твои ребята зарабатывают в Донбассе?». Я ответил: «В среднем 500 рублей». Столько мы платили за проходку ста метров ствола. В нашем тресте зарплата была несколько ниже, чем у эксплуатационщиков шахт, но тоже достаточно высокой. Говорю: «Надо, чтобы и на АЭС они получали не меньше. Иначе у людей не будет смысла ехать сюда». Щадов с этим согласился.

Пятьсот рублей по тем временам были большими деньгами. Тем более, что платили их не за месяц, а за две недели интенсивной работы. По покупательной способности это, пожалуй, больше чем 15-20 тысяч гривен сейчас. Начинающий советский инженер на обычном (не оборонном) предприятии получал в те годы около 120 рублей. Так что у шахтеров имелся финансовый стимул ехать в Чернобыль. Зарплатой мы их не обижали.

В ходе того же разговора со Щадовым я попросил помочь людьми. Своих проходчиков нам бы не хватило – планы по возведению новых шахтных стволов с нас никто ведь не снимал и, значит, я не мог оставить подчинённые мне строительные управления без рабочих рук. Министр пообещал этот вопрос решить. Вскоре в Чернобыль приехали шахтёры-туляки из Подмосковного угольного бассейна. Начальником комбината «Мосбассшахтострой» у них был Виноградов Эдуард Иванович. Хороший человек, умелый организатор. О работе с ним у меня остались самые добрые воспоминания. Впоследствии к работам на ЧАЭС стали привлекать шахтёров и из других регионов.

Утром 11 мая нам поступила команда готовиться к выезду, а 14 мая я вместе со своим первым отрядов проходчиков приехал в Чернобыль. Нас тогда насчитывалось около 100 человек - добирались из Донецка двумя автобусами «Икарус». До этого по железной дороге отправили в Чернобыль необходимое нам оборудование. В мае-июне 1986 года в работах под реактором приняли участие около 500 проходчиков нашего треста, а всего через чернобыльский отряд Минуглепрома СССР прошли 4 тысячи человек. Вначале в нём работали, в основном, проходчики, а затем в смены стали добавлять и шахтёров из числа эксплуатационщиков. Только из Донбасса их трудилось человек 400-500.

Мне все эти цифры известны потому, что наш трест был определён Генеральным подрядчиком по строительству защитной плиты под реактором, и я подписывал все отчётные документы: акты выполненных работ, табели, ведомости на зарплату. Учёт материалов, объемов выполненных работ был тогда особенно строгим – мы понимали, что в суматохе первых недель ликвидации последствий аварии в этом плане вполне возможны самые разные нарушения. Не хватало нам, шахтёрам, оскандалиться в такой ответственный момент.

Приехавших людей поселили в здании одной из чернобыльских школ-интернатов. Нарядная [помещение, в котором выдают задание (наряд) на рабочую смену] находилась в небольшом одноэтажном здании районного отдела народного образования. Там же размещался и оперативный штаб Минуглепрома. Предварительно в помещениях провели дезактивацию – всё хорошо вычистили, вымыли. В школу завезли запасы рабочей одежды, кровати, постельное бельё, организовали круглосуточную роботу столовой, в подвале оборудовали душевую. Бытовые вопросы тогда удавалось решать на достойном уровне...

В моё распоряжение выделили экскаватор, и я дал команду вырыть на месте предстоящей работы яму максимально возможной глубины. С этого начинают строительство ствола – первым делом вырывают 5-6 метровый котлован – шейку ствола. Мне тогда было важно узнать, какой в этом месте грунт. Когда выкопали 7-метровую яму (глубже экскаватор не достал), я увидел, что песок влажный и хорошо спрессованный, а значит неопасный с точки зрения осыпания. Подумал: а зачем здесь проходить ствол? Достаточно закрепить стены котлована деревянными щитами и прямо из него «идти» под реактор. Этим мы в итоге сэкономили государству миллионы рублей. Ствол ведь надо крепить бетонными или чугунными тюбингами, а это довольно затратное и трудоёмкое дело. Но пока решался вопрос о том, нужно ли строить ствол или нет, из Днепропетровска в Чернобыль уже привезли чугунные тюбинги. Мы ими так и не воспользовались.

Работу проходчиков организовали в 8 смен по 3 часа каждая (в шахтах Донбасса смены были по 6 часов). В каждой смене было 15-20 человек. Кроме проходчиков на смену заступали дежурные электрослесари, машинисты компрессоров, сменный надзор и другие специалисты. Всеми этими работами на первом этапе руководил Николай Алексеевич Штопа – один из самых опытных начальников проходки нашего треста.

Трудились ребята очень интенсивно, в буквальном смысле не останавливаясь ни на минуту. В самом туннеле, а позже и под фундаментом реактора радиация была минимальной - на уровне природного фона. Основные дозы облучения шахтёры получали при работе в котловане, по дороге к месту работу и при возвращении обратно. На станции тогда велись интенсивные работы по дезактивации, и рядом с 4-м блоком бульдозеры снимали верхний слой грунта. При этом территорию поливали водой и какими-то растворами, но всё равно радиоактивной пыли в воздухе находилось довольно много. Чтобы защитить людей от её воздействия мы сверху накрыли котлован полиэтиленовой плёнкой. Для отвода из него подпочвенных вод оборудовали отстойник. Воду из него откачивали шахтными насосами. Их мы привезли в достаточном количестве. Просачивание воды сопровождало нашу работу и в Донбассе, так что с такой ситуацией мы были хорошо знакомы. Воду, удалённую из котлована (её оказалось относительно немного), сбрасывали прямо на территорию станции. Она была совершенно чистой и довольно быстро впитывалась в грунт, так что больших луж не было.

Вначале проходчиков доставляли к месту работы на БТРах, что оказалось очень неудобным – внутри машин жарко, пока доедешь – семь потов с тебя сойдет. А потом я нашёл маршрут не по территории станционного двора, а через помещения станции. Договорился, чтобы охрана беспрепятственно пропускала шахтёров к котловану. Так оказалось и быстрее, и удобнее: люди заходили на станцию через АБК-1, по длинному коридору проходили через все три блока и выходили почти к месту работы из АБК-2. Там начинался самый опасный, наиболее загрязнённый радиацией участок протяжённостью метров 50. При выходе из АБК-2 шахтёры надевали сверху обуви бахилы. В них и работали. При возвращении в здание АБК-2 бахилы еще во дворе снимали и сбрасывали в специальный контейнер – иначе мы бы основательно загрязнили санпропускник. И бахилы, и всю рабочую одежду проходчикам каждый день выдавали новую.
На всём этом пешем маршруте - и в здании станции, и на территории мы установили указатели со стрелками и надписью белой краской «ТУННЕЛЬ» - чтобы никто не заблудился. Слово «туннель», конечно, не из шахтёрского лексикона, но так было понятнее тем, кто участвовал вместе с нами в этой работе…. Такое, казалось бы, простое и очевидное решение о внесении изменений в маршрут движения позволило заметно уменьшить облучение людей.

Организацией радиационной разведки и дозиметрического контроля в нашем отряде занимался начальник штаба гражданской обороны Минуглепрома УССР полковник запаса Попов Игорь Григорьевич (сейчас он живёт в Херсоне). Участвовала в этой работе и дозиметрическая служба станции. Мы старались, чтобы люди не получали более 25 рентген. Как только дозы индивидуального облучения приближались к этой цифре – производили замену людей и отправляли их домой. В среднем шахтёры работали на АЭС по две недели.

Наибольшие дозы облучения получили те, кто работал на станции в первые недели проходки туннеля. Тогда радиационная обстановка была ещё мало изученной, да и опыта работы в таких условиях ни у кого не было. Мне к концу командировки на АЭС насчитали 72 рентгена. Но я не думаю, что сильно пострадал от радиации. Всё потому, что соблюдал необходимые меры предосторожности. А еще на АЭС я познакомился с одним учёным из Академии медицинских наук СССР, и он объясним мне, что в условиях радиации алкоголь защищает организм человека от её вредного воздействия.

Только пить надо не «Каберне» или спирт, а водку. Грамм по 150-200 после еды. Поэтому, возвратившись со станции (как правило, это было после 12 ночи), я вместе с Бурегой (мы жили вдвоём в одной комнате) выпивал свою дневную норму. Бурега много не наливал - ему было под 60 лет, а мне тогда - «всего лишь» 45, так что я полностью принимал рекомендованную медиком дозу. И вот что удивительно: если бы я в Донецке перед сном выпивал столько водки, то наверняка бы на следующий день плохо себя чувствовал. А тогда, в Чернобыле, вставал утром с постели с абсолютно светлой головой.

После работы в столовой наливали по 100 «ликвидаторских» грамм водки и проходчикам – с разрешения министра Щадова мы завезли тогда в Чернобыль машину спиртного. Хранили её в подвале здания, где жили. Где-то с месяц это продолжалось, а потом некоторые наиболее охочие до выпивки ребята стали под эту марку злоупотреблять алкоголем, и мне пришлось запретить такую практику. Но к тому времени и радиационная обстановка стала менее напряжённой.

К 30-му мая строительство туннеля было завершено, и началась проходка под фундаментом блока. К 15 июня закончили и эту работу. Арматуру под плиту монтировали тоже шахтёры – условия позволяли пользоваться сваркой, а монтажом охлаждающего устройства занимались специалисты Минсредмаша.
Бетон к месту укладки подавали с помощью бетоноукладчика. Это такая большая бочка, из которой с помощью сжатого воздуха бетон по трубам нагнетается к нужному месту, а там уже с помощью лопат шахтёры его разбрасывают. В этой работе кроме нас участвовали бетонщики, прибывшие со строительства Рогунской ГРЭС.

Компрессорную установку использовали станционную. Она находилась в здании метрах в 45-50-ти от котлована. Мы сами её обнаружили, и без участия работников АЭС запустили - у нас имелись свои механики, слесари, машинисты. Компрессоры там стояли новенькие, похоже, их ещё не эксплуатировали. Производительность – 75 кубометров в минуту (мы с такими же и в Донбассе работали). Правда, уровни радиации в помещении достигали 10-12 рентген. По тем временам считалось, что немного. Мы убрали оттуда всю пыль, хорошо вымыли оборудование и стали этой техникой пользоваться.
Одна из особенностей шахтного оборудования состоит в том, что оно работает не от электрических, а от пневматических приводов (с целью обеспечения взрыво- и пожаробезопасности), и без надёжной подачи сжатого воздуха при работах под землёй никак не обойдёшься.

Мы, конечно, привезли свои небольшие компрессоры, но для их монтажа потребовалось бы дополнительное время. А так, запустив стационарную станцию, сразу же стали пользоваться нужными нам механизмами. Это, конечно, ускорило выполнение поставленной задачи. Для нас тогда это была пусть и маленькая, но победа!
И всё равно ручного труда тогда было много – никаких транспортных и погрузочных машин на АЭС мы не привезли, так как условия не позволяли их применить. Проходка, в основном, велась с помощью отбойных молотков и лопат. Вынутый грунт вывозили по узкоколейке на самой маленькой из самоопрокидывающихся копейских вагонеток [изготовленной ремонтно-механическим заводом, находившемся в городе Копейске Челябинской области России] объёмом в полкуба. Её вручную толкали два человека – она относительно лёгкая. Но когда за смену делаешь не одну, а 80-90 таких ходок (рекорд, кажется, 96), то, конечно, усилий затрачивается очень много – пот с ребят стекал ручьём.

При строительстве туннеля в сутки проходили до 13 метров. Его общая длина - 169 метров. Весь этот штрек был пройден и закреплён за 13 суток. Ещё две недели велись работы по выемке грунта из-под фундамента реактора для строительства бетонной плиты размером 30x30 метров и высотой 2,5 метра. Объём вынутого для этого грунта составил 2250 метров кубических.
Песок из-под реактора высыпали по краю котлована. В радиационном отношении он был безопасным и его, видимо, потом использовали при дезактивации территории, когда вместо загрязненного грунта стали завозить чистый.

Всё оборудование для охлаждения подреакторной плиты старались сделать попроще – чтобы ничего не ломалось. Трубы, по которым планировалось подавать жидкий азот, были из нержавеющей стали. Их диаметр - 150 мм (6 дюймов). Сверху плиту накрыли свинцовыми и графитными пластинами. К счастью, вся эта система охлаждения не понадобилась. Плита, которую мы соорудили, выдерживала все температурные нагрузки и без прокачки азота.

Пока шло строительство туннеля и плиты под реактором, помимо проходчиков кто только ни побывал на месте работ! Руководители самых разных уровней, учёные, журналисты. У меня был пропуск с надписью «Всюду», со временем охранники станции стали узнавать меня в лицо и беспрепятственно пропускали к месту работ всех, кто шёл вместе со мной. Однажды я таким образом провёл на станцию заместителя Председателя Совмина СССР — председателя Госкомитета по материально-техническому снабжению Василия Алексеевича Воронина. Он только недавно приехал в Чернобыль в качестве Председателя правительственной комиссии и вместе с заместителем союзного министра угольной промышленности Александром Петровичем Фисуном приехал на АЭС. Не знаю, как уж так получилось, но на пропускном пункте их никто не встретил, а документов удостоверяющих личность у них с собою не оказалось. Охрана их, понятное дело, не пропустила. Я в это время проходил мимо и, оценив ситуацию, предложил им пройти на территорию станции вместе со мною. Провёл их в наш котлован, показал, как организована работа. На Воронина, судя по его отзывам, увиденное произвело сильное впечатление, а Фисун, как специалист, воспринял всё спокойно – за свою жизнь он каких только вариантов организации аварийно-спасательных работ ни встречал.
Там же, в котловане, я давал свои пояснения и Председателю правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии Ивану Степановичу Силаеву. На начальной стадии строительства защитной плиты в котловане побывали и оба академика - Велихов и Легасов. Они интересовались темпами работ, расспрашивали меня, как можно ускорить проходку под реактор.

Наш Минуглепромовский отряд закончил работу в Чернобыле где-то 25-27 июня. Официальной датой окончания строительства подреакторной плиты считается 28-е июня 1986 года – видимо, тогда был подписан акт приёмки этого объекта в эксплуатацию.

В октябре или ноябре того же года вышел Указ президиума Верховного Совета СССР о награждении государственными наградами шахтёров, участвовавших в работах на АЭС. Вскоре после этого в Донецком областном комитете партии первый секретарь обкома Миронов Василий Петрович вручил ордена и медали отличившимся. Высшей наградой в Указе значился орден Трудового Красного Знамени. Им тогда наградили около 10 человек, в том числе бригадира проходчиков нашего треста Михаила Швеца и меня. В тот же день мне вручили ещё один орден Трудового Красного Знамени, которым я был награждён за высокие результаты в работе, достигнутые трестом в ХІ-й пятилетке.

Все последующие годы донецкие участники строительства защитной плиты под реактором собирались вместе не 26 апреля, а 2-го мая, когда в Донецк из Киева приезжал бывший министр угольной промышленности Украины Николай Сафонович Сургай. Первого мая он принимал участие в праздничных мероприятиях в столице, а на следующий день встречался с нами. В 2009 году он, увы, умер, но эту традицию мы продолжаем и сейчас.

В 2006 году мы построили в Донецке памятник чернобыльцам. Около 8 тысяч донетчан (шахтёров, военных, пожарных, медработников) принимали участие в ликвидации последствий катастрофы (многих из тех шахтёров, которые в мае-июне 1986 г. не участвовали в строительстве защитной плиты под реактором, впоследствии призывали на ликвидацию последствий аварии через военкоматы). Силами треста мы построили свой домовой храм Рождества Пресвятой Богородицы. Там поминаем всех ушедших в иной мир шахтёров, в том числе, конечно, и чернобыльцев. В 2018 году наш трест, увы, прекратил своё существование. Так что теперь заботы о Храме, сохранении памяти о шахтерах-чернобыльцах и не только о них легли на мои плечи.

Американский мини-сериал «Чернобыль» я не видел, но о том, как в этом фильме показали шахтёров, мне говорили. Чушь полная! Как всё происходило на самом деле – я вам уже рассказал. Больше подробностей могут сообщить те, кто непосредственно с лопатой в руках участвовал в работах под реактором. Я помогу работникам Национального музея «Чернобыль» связаться с такими людьми. Пока они живы – надо успеть записать их воспоминания!»

https://www.facebook.com/NationalChernobylMuseum/

Если Вам понравилась новость поделитесь с друзьями :

html-cсылка на публикацию
BB-cсылка на публикацию
Прямая ссылка на публикацию

• Share this on Facebook
• Tweet This!
• Add this to Google Bookmarks
• Add this to Yandex.Bookmarks
• Blog this on Blogger