КРЫМСКИЙ ПОРТАЛ ЧЕРНОБЫЛЬЦЕВ - ЧЕРНОБЫЛЬСКИЙ СПАС

«…До сих пор не могу понять, почему ни правительственную комиссию, ни химические войска, ни Гражданскую оборону СССР, ни Госкомгидромет, ни Институт имени Курчатова не интересовали особо опасные зоны, куда были выброшены сотни тонн высокорадиоактивных материалов в виде графита, тепловыделяющих сборок (ТВС), тепловыделяющих элементов (ТВЭЛ), осколков от них и прочего. Тот же академик Велихов не раз зависал на вертолете над аварийным третьим блоком, неужели и он не видел эту массу? Мыслимо ли, что так долго — с апреля по сентябрь 1986 года — из этих зон ветрами разносилась радиоактивно-зараженная пыль по всему белу свету! Радиоактивная масса омывалась дождями, испарения, теперь уже зараженные, улетучивались в атмосферу. К тому же продолжал «плеваться» и сам реактор, из которого извергалось немалое количество радионуклидов.

Наверняка многие руководители об этом знали, но радикальных мер никто не принимал. И как бы ученые-физики из Института имени Курчатова ни доказывали, что уже в мае реактор прекратил выбросы, — это был чистейший обман! Последний выброс был зафиксирован радиолокационной станцией примерно в середине августа. Этим занимался лично полковник Б.В. Богданов. Ответственно заявляю, что основная тяжесть работы по оценке радиационной обстановки, вплоть до взятия десятков тысяч проб грунта, воды, легла на армию. Результаты исследований регулярно докладывались шифровками в соответствующие инстанции. Наиболее правдивая и полная карта радиационной обстановки была подготовлена тоже военными…»

[Здесь и далее цитаты подаются на языке оригинала - прим. НМЧ - Национального музея «Чернобыль»].
Это фрагмент из статьи, которую один из руководителей работ по дезактивации остатков крыши 4-го блока ЧАЭС доктор технических наук, генерал-майор Николай Дмитриевич Тараканов обнародовал в российском издании «Новая газета» 26 апреля 2013 [№ 46]. В этой публикации он подробно рассказал об организации этой уникальной операции, назвал конкретные даты, фамилии, события, процитировал несколько документов того времени, но при этом почему-то не вспомнил о участие в той ответственной и опасной операции курсантов Львовского и Харьковского пожарно-технических училищ. После выхода на экраны мини-сериала «Чернобыль» «Новая газета» еще раз обнародовала ранее напечатанную статью генерала Тараканова [№ 61 от 7.06.2019] и снова без единого упоминания о курсантов.

Национальный музей «Чернобыль» рассказывает о подвиге курсантов-пожарных с момента его открытия 25 апреля 1992, языком експозитив, полученных непосредственно из Львовского и Харьковского пожарно-технических училищ.
В настоящее время музей создает исторический архив аудио-видео воспоминаний, ищет новые документы, участников и свидетелей тех событий. Так недавно ученые музея обратились к бывшему преподавателя Львовского пожарно-технического училища майора (в то время) Михаила Владимировича Судницына с просьбой рассказать о себе, участие его подчиненных и его самого в работах на ЧАЭС.

Вот что он рассказал исследователям этого вопроса:

«Родился я 21 марта 1956 года в городе Свободный Амурской области. Отец был офицером-десантником и служил в тех краях, а после досрочного увольнения в запас (попал под хрущёвское сокращение 1956 года) наша семья переехала жить во Львов – к маме отца.

В 1973 году я окончил среднюю школу и поступил во Львовское пожарно-техническое училище МВД СССР. Учился три года. Позже, в 1985-м году, обучение сократили до двух лет, но все абитуриенты до поступления в наше училище должны были отслужить в армии. После окончания этого учебного заведения, с лета 1976 года, я служил начальником караула в первой самостоятельной государственной пожарной части города Львова.

С этой должности поступил в Высшую инженерную пожарно-техническую школу МВД СССР (ВИПТШ), которая находилась в Москве. В неё на обучение принимался начальствующий состав военизированной пожарной охраны, окончивший пожарно-технические училища и имеющий стаж практической работы не менее трех лет. Руководил школой генерал-майор внутренней службы Анатолий Николаевич Смуров.

В 1981 году, после окончания ВИПТШ, в звании старшего лейтенанта был направлен для дальнейшего прохождения службы в своё родное Львовское пожарно-техническое училище на должность преподавателя. Там меня определили на цикл «Пожарной тактики». Вначале преподавал «Противопожарную службу гражданской обороны», затем – «Организацию аварийно-спасательных работ» и «Пожарную тактику» - предметы, которые учат, как правильно организовать работу при тушении пожаров разной сложности и видов, и проводить спасательные неотложные аварийно-восстановительные работы при ликвидации чрезвычайных ситуаций.

В конце апреля 1986 г., когда стало известно о взрыве на ЧАЭС, нескольких преподавателей, в числе которых был и я, вызвал к себе начальник училища полковник Анатолий Стефанович Косивченко. Он сказал, что надо срочно подготовить всех офицеров и курсантов к поездке в Чернобыль. Основной акцент при этом сделал на вопросах радиационной безопасности при проведены работ в зоне аварии. И мы занялись такой подготовкой - провели со всеми офицерами и курсантами училища соответствующие занятия. Но позже решение о поездке почему-то отменили, и мы продолжили обычный учебный процесс.

Так прошло лето. В училище состоялся очередной выпуск лейтенантов (в тот год он был сдвоенным – выпускали одновременно и двух и трёхгодичников), прошёл набор курсантов-первокурсников. Первого сентября начался новый учебный год. Конечно, всё это время я следил по газетам и телевидению за происходящим на Чернобыльской АЭС. Судя по сообщениям прессы, там всё продвигалось успешно. У меня сложилось впечатление, что работы по дезактивации станции выполняются с использованием самой современной техники, в том числе и роботов с дистанционным управлением.

А 29 сентября 1986 г. в наше училище поступило распоряжение №899/ГД министра внутренних дел Украины генерал-полковника Гладуша: «Командируйте сроком на 5 суток курсантов и офицера, добровольно изъявивших желание выполнить роботы по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС». Как позже выяснилось, такая же телеграмма в тот день пришла и в Харьковское пожарно-техническое училище. Видимо, на этот счёт были ещё какие-то распоряжения или телефонные разговоры (в тексте телеграммы, обратите внимание, не указано количество добровольцев) и в них прозвучало, что курсантам предстоит заниматься дезактивацией вентиляционной трубы АЭС. Что она собой представляла – никто не знал. Во всяком случае, у меня название «вентиляционная» никак не ассоциировалось с той самой «полосатой» трубой между 3-м и 4-м блоком, которую можно увидеть на всех фотографиях ЧАЭС.

Руководство училища тоже мало что знало о ситуации, и предположило, что нам предстоит работать внутри каких-то малогабаритных труб или коробов. Поэтому для командировки подобрали крепких, но низкорослых курсантов. Все они 1965-1966 годов рождения (20-22 года), уже отслужили в армии, имели некоторый опыт работы на высоте (кто служил в десантниках, кто в радиотехнических войсках, один из них успел поработать монтажником) и отличались хорошей физической подготовкой. Двое - Колачук Юрий Степанович и Климчук Сергей Николаевич - участвовали в афганской войне. Юрий был награждён медалью «За отвагу», Сергей – медалью «За боевые заслуги». Все девять были комсомольцами или кандидатами в члены КПСС (на приём в партию офицеров МВД существовала квота – меня, к примеру, приняли в кандидаты уже после командировки на ЧАЭС) и холостяками. Я же в 1977 году женился, и к тому времени в нашей семье подрастали две дочери - 1983 и 1978 годов рождения.

Во второй половине того же дня начальник училища в своём кабинете представил меня этим 9-ми курсантам как старшего группы. Ни с кем из отобранных для работы на ЧАЭС курсантов я раньше знаком не был. Они поступили в училище в августе 1986 г., затем проходили так называемый «курс молодого бойца», и занятия по предмету, который я вёл, с ними ещё не проводились. Более детально (конечно, насколько возможно – времени тогда было очень мало) я знакомился с каждым из них уже в дороге.

Меня старшим львовской группы назначили, видимо, потому, что я лучше других офицеров был подготовлен к работе в условиях радиоактивного заражения: хорошо знал теорию этого вопроса, обучал основам гражданской обороны других. Да и здоровье мне тогда позволяло выполнять работу наравне с молодыми ребятами. Я никогда не курил, занимался плаванием, считал себя здоровым человеком.

Разговор у начальника училища состоялся уже под вечер 29 сентября, а на следующее утро нас училищным автобусом доставили в аэропорт, а оттуда спецрейсом – в Киев.

В киевском аэропорту (кажется, это был Борисполь) нас встретил представитель штаба пожаротушения майор Задорожный. Оттуда служебным автобусом мы переехали на военную площадку, где нас ждал военный вертолёт Ми-8. На нем мы перелетели в Чернобыль. Там нас встретили представители офицеры-представители Ворошиловградского (в то время так назывался город Луганск) сводного пожарного отряда. Они и опекали нас в тот период, когда мы находились на станции. На вертолётной площадке мы пересели в автобус ПАЗ и где-то к 11 часам добрались до АЭС.

На станции события развивались очень быстро. Вначале нас поселили в бункере гражданской обороны. Он находился на цокольном этаже, а может и ниже – в подвале под административным корпусом АЭС. В бункере было несколько помещений. В 2-х или 3-х из них стояли деревянные нары с матрасами и необходимыми постельными принадлежностями. Там нас и разместили.
В бункере мы познакомились с курсантами Харьковского пожарно-технического училища имени Г.И. Петровского (они приехали на станцию через 1-1,5 часа после нас). Их было одиннадцать – 10 курсантов и офицер. Бросилось в глаза, что ростом они заметно выше нас. Из разговоров с ними выяснилось: руководству харьковского училища каким-то образом стало известно, что работать предстоит не внутри, а снаружи трубы ЧАЭС, на так называемых технологических площадках. Поэтому в Харькове для выполнения задания отобрали ребят, которые серьёзно занимались пожарно-прикладным спортом. А он включал много разных дисциплин и, в том числе, подъём по штурмовой лестнице в окно четвёртого этажа учебной башни высотой 14 метров (пролёты трубы АЭС оказались по 12 метров). Поднимаются на такую башню с помощью штурмовой лестницы, которая по условиям соревнований, должна весить не менее 8,5 кг. Так что харьковчане, а все они были мастерами или кандидатами в мастера спорта, оказались более подготовленными к предстоящей работе. Да и по возрасту, они оказались несколько старше львовян – учились на втором курсе.
В тот же день 30-го сентября с нами провели инструктаж. Он проходил в помещении, находившемся непосредственно под общей трубой 3-го и 4-го энергоблока. Его дезактивировали и оборудовали в нём пункт управления робототехникой, с помощью которой пытались очистить уцелевшую часть крыши 4-го блока от радиоактивных обломков. В комнате стояло несколько телемониторов, на экранах которых генерал-майор Николай Тараканов и заместитель главного инженера по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС Юрий Самойленко показали нам маршрут, по которому мы будем подниматься на трубу (в стене соседнего помещения была пробита большая дыра, через которую выходили на крышу). Они же объяснили, что конкретно мы должны сделать. В общих чертах задание выглядело так: парами подняться по вертикальным лестницам на технологическую площадку и сбросить с неё вниз всё, что там лежит. Начало работ по команде голосом, окончание – по сигналу сирены.
Почему для проведения этих работ были задействованы курсанты? Нам объяснили, что до этого крышу АЭС очищали так называемые «партизаны». Это мужчины, которые уже отслужили срочную службу или прошли обучение на военной кафедре ВУЗов, после чего числились в запасе. После начала работ по ликвидации последствий Чернобыльской аварии их под предлогом военных сборов призывали в армию и отправляли на ЧАЭС. Партизан одевали в защитную амуницию, вручали им лопаты и направляли на крышу, чтобы они сбрасывали в развал радиоактивные обломки. Задействовать их для очистки вентиляционной трубы было проблематичным – они не имели навыков работы на большой высоте. Поэтому на ЧАЭС и вызвали нас.

[Прим. НМЧ - Попытки провести дезактивацию вентиляционной трубы 3-го и 4-го блоков делались и раньше, но, к сожалению, не дали желаемого результата. Свои воспоминания об этом оставил летчик-испытатель из подмосковного города Жуковского Анатолий Демьянович Грищенко (его записи приведены в книге Амирьянца А. «Не прощаюсь», 1991, стр.19:

«…В Москве, в ОКБ [опытно-конструкторском бюро] им. Миля, под руководством заместителя генерального конструктора Самусенко проектировалась, изготовлялась и монтировалась на вертолете Ми-26 система транспортировки, заправки и распыления воды и специальных жидкостей для проведения дезактивационных работ. К 25.06.86 г. оборудованный вертолет и группа специалистов во главе с Самусенко прибыли в распоряжение комиссии и начали отработку системы и работы по дезактивации.

В дальнейшем такой системой была оснащена большая группа вертолетов, с высокой эффективностью проводившая дезактивационные работы в сильно пораженных местах.

В начале августа была поставлена задача провести дезактивацию трубы и ее площадок в районе 4-го энергоблока. Для этой цели намечалось использовать пожарный вертолет Ми-6, оборудованный емкостью для воды, трубопроводами, насосами и управляемым из кабины штурмана стволом. Ввиду того что при этом возникала необходимость приближения к конструкции трубы на расстояние, выходящее за допускаемое строевыми инструкциями, решено было привлечь к этой работе экипаж ЛИИ [Лётно-исследовательского института], имевший опыт таких полетов и выполнявший полеты по транспортировке парой вертолетов грузов на общей внешней подвеске.

Дооборудованный и прошедший профилактические работы на заводе ОКБ [опытно-конструкторского бюро] в Москве вертолет Ми-6 с экипажами ВВС и ЛИИ (Грищенко, Макаров, Воскресенский, Коновалов) 16.08.86 г. вылетел в Чернобыль.

После отработки методики выполнения работ и ознакомительного полета в район 4-го энергоблока был выполнен демонстрационный полет для членов Комиссии (в то время ее председателем был Ведерников Г.Г.).

После этого полета из-за опасения того, что мощная струя от винта вертолета Ми-6 начнет раздувать осевшую на площадках и самой трубе радиоактивную грязь по всей территории станции (излучение которой к этому времени было приведено к более-менее приемлемому в 0,2 — 0,4 Р/ч на основной ее части), полеты по дезактивации трубы были отменены".

Далее в книге идет разъяснение автора этого издания историка авиации Геннадия Ашотовича Амирьянца:

«Именно испытатели понадобились на этот раз потому, что другие летчики, не имевшие опыта полетов вблизи препятствий, не могли приблизиться к трубе на необходимые 10-12 метров. Особая потенциальная опасность этой работы состояла еще вот в чем. Когда летчики летали над трубой и реактором, они были защищены от излучения свинцовыми плитами в днище вертолета. При горизонтальном же подходе к радиоактивным площадкам этой трубы защиты, особенно у штурмана впереди, не было почти никакой. На использовании пожарного вертолета настаивали ученые. Однако территория вокруг трубы была уже очищена, дезактивирована, а смыв радиоактивных кусков графита и пыли с трубы вниз вынудил бы делать эту большую работу вновь. Против выступили военные, и их поддержал Председатель Государственной комиссии.

Наконец отказались и от этой процедуры, а экипаж ЛИИ привлекли к новой работе. (Аркадий Макаров рассказывал, что трубу очистили своими руками люди. Платили за каждую минуту работы на трубе. Расчет производили тут же — внизу)».


Согласно воспоминаний генерал-майора Тараканова М.Д., начальные работы по очистке первого и второго трубного площадки трубы ЧАЭС от продуктов взрыва реактора были проведены военнослужащими запаса 24-25 сентября 1986 года. Причину привлечения курсантов к дезактивации трубы он объяснил в своей документальной повести «Две трагедии ХХ века» (1992 г.):

«..Работы на высоте требовали физически подготовленных и мужественных людей. Немаловажную роль играл возраст. Мы с Юрой Самойленко провели несколько пробных тренировок с солдатами-добровольцами из числа физически крепких. Более того, подняли часть инструмента на площадки. Но генерал Плышевский [с августа по октябрь 1986 г. – заместитель председателя Государственной комиссии по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС]запретил мне привлекать на эти работы солдат [запаса], ссылаясь на министра обороны. В соответствии с решением правительственной комиссии работы по дезактивации второй, третьей, четвертой и пятой трубных площадок были поручены курсантам Харьковского и Львовского пожарно-технических училищ МВД СССР.»]
Сразу после инструктажа была проведена разведка. Её поручили курсанту из Харькова Александру Сорокину. Во время срочной он служил на атомной подводной лодке дозиметристом, так что имел представление и о радиации, и о приборах дозиметрии. Ему поставили задачу: как можно быстрее подняться на первые пять технологических площадок (существовала и шестая, но, видимо, она была чистой) и замерить на них уровни радиации. Полученные данные он должен был передавать с каждой площадки по небольшой милицейской радиостанции. Она висела у него на ремне через плечо сверху всей амуниции.
Александра соответствующим образом экипировали. Вместо курсантского хлопчатобумажного обмундирования он надел солдатскую форму старого образца. Позже, когда подошла очередь, мне выдали гимнастёрку с воротником-стойкой и брюки-галифе. Они были 50-х или 60-х годов, а, возможно, и постарше, но в хорошем состоянии. Всё это, видимо, до поры до времени хранили где-то на армейских складах неприкосновенного запаса, а когда грянула чернобыльская беда – привезли на ЧАЭС. Такая одежда в какой-то мере защищала от попадания радиоактивной пыли на кожу. Конечно, общевойсковой защитный костюм ОЗК или комплект Л-1 справились бы с такой функцией гораздо лучше. Но хорошо, что их не надевали – эти комплекты абсолютно герметичны, и в них бы мы очень быстро перегрелись и изошли потом. Знаю, что тогда существовали и более подходящие для таких работ тканевые защитные комбинезоны, (они и герметичны, и воздух пропускают), но их при работе на крыше ЧАЭС почему-то не использовали. Вместо пилоток нам выдали подшлемники. Когда-то я видел такие на солдатах-стройбатовцах. Нос и рот закрывал респиратор «Лепесток», глаза - специальные очки.
Сверху обмундирования надевалась свинцовая защита. Она закрывала грудь и спину. Это были самодельные фартуки из свинца толщиной 2-3 мм. Они оказались изрядно помятыми – видимо многократно пользовались до нас. Гениталии защищал треугольник из свинца, который крепился ремешками ниже пояса. В завершение мы надевали два фартука (на грудь и на спину) из просвинцованной ткани (такими пользовались врачи-рентгенологи) и из такого же материала рукавицы. Общий вес амуниции (говорили, что он составлял 25-30 кг) был почти в половину веса человека. Всё это, конечно, было довольно примитивно, но хорошо, что имелась хоть такая защита.
Сорокину для проведения разведки выдали армейский прибор ДП-5В, который был рассчитан на измерения до 200 р/час. А на первых двух площадках были такие уровни радиации, что прибор зашкалил. Поэтому возвратившись, он так и доложил: «На первой и второй площадке прибор зашкалил, а выше - уровни меньше» и назвал конкретные цифры. Сегодня можно только удивляться – заканчивался уже 6-й месяц ликвидации последствий взрыва реактора, всё руководство знало, что на крыше 4-го блока уровни радиации достигают тысяч рентген, а курсанта отправили в разведку всё с тем же ДП-5, у которого к тому же и погрешность измерения 30%.

Конечно, зашкал прибора ДП-5В мог означать и 250, и 500, и тысячу рентген. Но те, кто рассчитывал наше время пребывания на трубе, я надеюсь, знали реальную обстановку на этих участках. Ни нас - офицеров-старших групп, ни тем более курсантов, в тонкости этих расчётов не посвящали, а поставили перед фактом: «Ваша группа работает 25 минут (это на на самой верхней 5-й площадке, отметка 137 метров), а ваша - 7 минут (это на первой – отметка 94 метра, где выпало работать Вите Авраменко и мне). При этом исходили из того, что индивидуальная доза облучения участников операции не должна превысить 25 рентген (тогда она являлась предельно допустимой).
[Прим. НМЧ - Із спогадів генерала Миколи Дмитровича Тараканова «Сорокин был экипирован полегче, так как мы уже располагали данными, что уровни радиации на этих площадках менее опасные, чем в зонах «Н», «М» и на первой трубной площадке. На некоторых высотных площадках не удержались и побывали разведчики Юрченко А.С., Дмитров Г.П. и два капитана из воинских частей» (Н.Д. «Чернобыльские записки, или раздумья о нравственности», сторинка 165)]

Разумеется, сегодня можно сказать: «Вам, товарищ майор, надо было добиться точных данных о радиационной обстановке на трубе». Может быть и так. Но в тот момент у меня не было никаких оснований не доверять тем людям, которые посылали нас на это задание. Нами руководили ведь не какие-то случайные исполнители, а специалисты своего дела, генералы. И заместитель главного инженера станции Юрий Самойленко, и генерал Николай Тараканов – были в моих глазах большими начальниками (Тараканов, к слову сказать, выпускник Харьковского пожарно-технического училища). Да и потом, представьте, как бы я выглядел, требуя от них точных данных. Они могли решить, что я трушу, пытаюсь найти повод уклониться от работы… Наше дело было точно и быстро выполнить приказ. Боязнь не оправдать оказанное доверие, не справиться с поставленной задачей были в тот момент сильнее страха перед радиацией. Тем более, на АЭС нам рассказали, что до нас на крыше 4-го блока уже работали тысячи «партизан» и все они остались живы. Поэтому все мы надеялись, что и в нашем случае всё как-то обойдётся...

При входе на территорию станции каких-либо дозиметров или накопителей нам не выдавали. Их мы получали непосредственно перед выходом на трубу. Это были армейские дозиметры ДКП-50А, которые позволяли сразу увидеть, какую дозу получил человек, работавший на загрязнённом радиацией участке. Прибор, как впоследствии выяснилось, не очень точный и ненадёжный, но нам выбирать не приходилось – что дали, тем и пользовались.

Александр Сорокин справился со своей задачей блестяще. С двух нижних площадок трубы он передал данные по рации. Но затем она вышла из строя. Вероятнее всего, из-за того, что электроника плохо переносит воздействие радиации. Однако Сорокин не возвратился, а поднялся на все пять площадок. Когда через 18 минут он примчался в помещение, откуда стартовал, то по памяти назвал все результаты измерений, а затем начертил схему трубы с указанием уровней радиации на каждой трубной площадке.
Ночь мы провели в бункере, а на следующий день (где-то около 9-ти часов утра) начались работы на трубе. Нас разбили по парам с таким расчетом, что если кому-то станет плохо, то напарник его подстрахует. Задание всем поставили одинаковое – подняться на указанную технологическую площадку и с помощью лопаты (инструмент поднимали на ремнях за спиной) очистить её от радиоактивных обломков. Их следовало сбрасывать на руины реактора. К тому времени уже были возведены стены саркофага, но кровлю на нем еще не смонтировали. Нам пояснили: как только во время выполнения задания прозвучит сигнал, сразу же надо бежать обратно в помещение, откуда мы стартовали — независимо от того, справились мы со своей работой или нет.
Первыми начали работу харьковчане. Им, конечно, было непросто – вначале надо пройти метров 10-12 по наклонной лестнице, а затем подняться на 66 метров по вертикальной на пятую площадку. Плюс ещё переходы по промежуточным площадкам от одной лестницы к другой. И это помимо работы по сбрасыванию радиоактивных фрагментов и возвращения назад. Такое по силам не каждому, пусть даже и спортсмену. Но они, молодцы, уложились в установленное время. За ними пошла следующая двойка. Самойленко, стоя возле монитора, комментировал нам действия харьковчан, указывал на их ошибки, подсказывал, как лучше действовать. Правда, на экране мы могли видеть только основание трубы. Как всё происходило дальше – можно было только догадываться.

С трубы ребята возвращались с трудом держась на ногах, но сознания никто не терял. Уже где-то через полчаса после окончания работ все пришли в норму и живо обсуждали детали проделанного. Как позже выяснилось, во время работы у одного из харьковчан поломалась лопата. Пришлось ему сбрасывать радиоактивный «мусор» руками.

Из нашей группы первыми на трубу пошли Александр Владимирович Свентицкий и Иван Дмитриевич Блашко. Саша родом из Беларуси, Ваня – из Молдовы. Они работали на третьей площадке 15 минут. Затем там же продолжили работу Александр Павлович Дремлюга (уроженец Винничины) и Юрий Степанович Колачук (он из Закарпатья). Им тоже отвели 15 минут.

На второй площадке уровни радиации были побольше, и продолжительность работы составила 10 минут. Там вначале работали Василий Степанович Ильюк (Беларусь) и Сергей Николаевич Климчук (Хмельниччина), а затем Юрий Владимирович Сауляк (Одесса) и Николай Ефимович Придиус (Молдова).

Завершали работу курсант Виктор Николаевич Авраменко (он из Чернигова) и я. Свинец ощутимо давил на плечи и ноги, сковывал движения, но мы довольно быстро поднялись на первую трубную площадку. Она оказалась большей по размеру, чем я предполагал. Вся сторона, обращённая к остаткам 4-го блока, была завалена обломками каких-то строительных конструкций, фрагментами трубок от ТВЭЛов (о том, что это именно они я узнал много лет спустя, когда увидел фотографии разрушенных тепловых сборок), тёмно-серыми кусками графита. Среди них попадались такие, которые не помещались на лопату. Их приходилось поднимать руками вдвоём и сбрасывать вниз. Куда они падали – этого я не видел. Мне тогда было не до наблюдений – на работу нам отвели только 7 минут, а объём «мусора» на площадке был довольно большим и я опасался, что мы не успеем всё сбросить.
Утверждают, что радиация не имеет ни цвета, ни запаха и её невозможно обнаружить без специальных приборов (до работы на ЧАЭС я так и объяснял курсантам на занятиях). На самом деле это не совсем так: на крыше 4-го блока у меня во рту появился отчетливый металлический привкус. Как позже выяснилось, такие ощущения испытали и другие наши ребята.
С большим трудом мы успели убрать обломки за установленное для нас время. Когда прозвучал сигнал сирены, сбросили инструменты вниз и возвратились к своим. Опускаться оказалось труднее, чем подниматься – сказывались 7 минут напряженной работы, да ещё и в свинцовых «доспехах».
Показания своих дозиметров мы не видели. После возвращения их передавали кому-то, и кто именно снимал с них показания – никто из нас в это не вникал. В итоге нам только сообщили, что за время работы все мы получили дозы облучения в пределах допустимого - от 16 до 23 рентген.
Когда с трубы спустилась наша пара, всех участников операции построили и руководители операции объявили нам благодарность. Самойленко сообщил, что мы получим премии — по 800 рублей. Для понимания момента: курсант (в зависимости от должности и звания) в то время получал 15-20 рублей, моя майорская зарплата составляла около 250 рублей.
Затем мы пошли в санпропускник и долго смывали с себя радиацию. Дозиметрист, который стоял на выходе из душевой, несколько раз отправлял нас мыться. Мы так интенсивно тёрли себя мочалками, что кожа у всех стала ярко красной. Меня дозиметрист пропустил с первой попытки, а большинству ребят пришлось мыться по 2-3 раза.
Как уже упоминал, на трубе была еще и шестая площадка. На ней в тот день вывесили красный флаг как символ победы над радиацией. Но мы этого не видели – к тому времени наша группа уже покинула станцию. Подробности того, как это происходило, я узнал уже в 2000-е годы, посмотрев документальный фильм «Чернобыль.3828». В нём показан фрагмент инструктажа Таракановым и Самойленко харьковских курсантов. Наши ребята в кадр почему-то не попали. Да я и не помню, чтобы рядом находился кто-то из кинооператоров. Меня удивило, и даже обидело, что показывая на экране лица курсантов, в звучавшем за кадром тексте об их участии в дезактивации АЭС почему-то даже не вспомнили.


[Прим. НМЧ - «Чорнобиль.3828» - украинский документальный фильм (2011 г..) Режиссера Сергея Заболотного, посвященный ликвидаторам последствий аварии на ЧАЭС, которые были привлечены к очистке наиболее опасной зоны кровель станции - зоны «М». В фильме широко использованы кинокадры 1986, которые сняты оператором Юрием Бордаков].

Что же касается вентиляционной трубы, которую мы очищали, то ее уже давно нет – перед надвижением на «Саркофаг» нового арочного безопасного конфаймента её демонтировали. А перед этим на некотором расстоянии от прежней установили новую трубу. Она ниже и «тоньше», чем предыдущая.
После санпропускника мы снова переоделись в одежду, в которой приехали и находились на АЭС до начала работ на трубе. На мне была повседневная форма: полушерстяной китель, брюки, фуражка и, кажется, сапоги (а может и ботинки – сейчас уже не вспомню), курсанты были одеты в обычное хлопчатобумажное обмундирование. В этой одежде мы и находились почти двое суток на станции. Только перед выходом на крышу, как я уже рассказывал, мы переоделись в обмундирование, в котором и выполняли задание. Перед отъездом со станции наше повседневное обмундирование прошло дезактивацию в автоклаве, в нём мы и возвратились в Киев. Правда, командир харьковской группы лейтенант Валерий Косогоров и я ещё задержались в Чернобыле до следующего дня для оформления необходимых документов. Без них бы мы потом не доказали, что работали на ЧАЭС. В той же форме, в которой я находился на ЧАЭС, я продолжал ходить ещё больше месяца. Её мне заменили уже после возвращения во Львов.
В Киеве курсантов поселили в гостинице МВД. Там они переночевали, а на следующий день их всех направили в госпиталь МВД Украины на улице Бориспольской (это рядом с Лукьяновской тюрьмой). Мы же, офицеры, оформили в Чернобыле командировочные документы, переночевали в штабе противопожарной службы особой Зоны, и на следующий день служебным автобусом приехали в Киев, где присоединились к своим группам курсантов.
В госпитале харьковская и львовская группы провели 21 день. У нас периодически брали кровь на анализы, но их результаты не сообщали, а мы в силу своей молодости и неопытности в таких делах, на этом и не настаивали. Ежедневно нам давали какие-то лекарства, ставили капельницы. После АЭС у меня появилась некоторая слабость и сонливость. Это продолжалось довольно долго и после госпиталя, но в целом, я чувствовал себя почти нормально. Уже позже, с возрастом, появились проблемы с печенью – видимо, радиация нашла слабое место в организме и теперь его точит. Сейчас я дважды в год прохожу курсы лечения во львовском госпитале, и это позволяет поддерживать себя в приемлемой для моего возраста физической форме.
Хуже всех после работы на АЭС чувствовал себя белорус Саша Свентицкий. У него во время работы на трубе слетел с лица респиратор, и он изрядно надышался радиоактивной пылью. Нас уже выписали из госпиталя, а он ещё больше месяца оставался на лечении. Он оказался без респиратора еще в самом начале работы - когда вместе с Ваней Блашко поднимался по вертикальной лестнице на третью трубную площадку. Но Саша не возвратился обратно, а продолжил движение вверх и полностью выполнил поставленное задание. Конечно, за те 15 минут, которые им были отведены для работы, он изрядно надышался цезием. Всё это впоследствии сказалось на его здоровье.

Уже в первые дни после госпитализации нас посетили две женщины -корреспонденты газет «Советский милиционер» и «Радянська Україна». Они поговорили с офицерами, несколькими курсантами, и спустя пару дней в этих изданиях вышли статьи о нашей работе на трубе. [«Советский милиционер» №117(3970) від 10 жовтня 1986 р., автор - І. Ящембська та «Радянська Україна» № 228 (19733) від 5.10.1986 р., автор - Л. Остролуцька]. Позже были публикации и в других газетах. А в конце октября того же года о нас написал журнал «Огонёк» [№ 42 1986 р, стор. 5-7, автор – спеціальний корреспондент Б.Сопельняк]. В нём о тех событиях рассказано со слов офицера отдела пожарной техники Главного управления пожарной охраны Украины майора внутренней службы Вячеслава Михайловича Шпака. Он 1 октября находился вместе с нами на командном пункте под трубой и довольно подробно и точно рассказал обо всём, что происходило. Единственное, в журнале написано, что на пятой площадке Виктор Сорокин привязал веревку, «чтобы можно было поднимать инструмент». Такого не было – лопаты мы поднимали на себе.

После выписки из госпиталя республиканское Главное управление пожарной охраны организовало для нас экскурсию по городу. На память об этом событии сохранилось несколько фотографий. На них львовские курсанты в повседневной форме, харьковские – в парадной.

Во Львов мы возвратились поездом. На железнодорожном вокзале нас встретил заместитель начальника училища по политчасти майор внутренней службы Богдан Иосифович Токарский. В тот же день в спортзале (на улице, как это часто бывает во Львове, шел дождь) построили всех курсантов училища. Полковник Косивченко коротко рассказал о нашей работе на ЧАЭС, высказал нам слова благодарности, вручил почётные грамоты и подарки – наручные часы. По тем временам это было вполне достойное поощрение. А ещё до этого в киевском госпитале представитель Главного управления пожарной охрани республики вручил каждому из нас почётную грамоту с фотографией ЧАЭС и по 800 рублей. Как он объяснил, это была премия, которую нам выписали в штабе сектора 30-км зоны (пгт. Дымер). Кажется, тогда же (а может и раньше) прозвучало, что всех нас представят к ордену Красной Звезды.

Начальник училища Анатолий Стефанович Косивченко очень переживал за здоровье этих 9-ти курсантов. Он постоянно интересовался их самочувствием, помогал в решении житейских проблем, словом, относился к ним по-отцовски. Это его решением всех курсантов-участников работ на трубе направили на зимних каникулах в санаторий. Естественно, и проезд, и пребывание в санатории были для курсантов бесплатными.

В мае 1987 г. всем нам вручили медали «За отвагу на пожаре» [Указ Верховної Ради УРСР від 21.05.1987р]. Награждение проходило в помещении спортивного зала училища в присутствии всех курсантов и сотрудников училища. У меня есть фотография, сделанная после награждения. На ней, кроме курсантов и меня, запечатлены ещё начальник училища, его заместитель по политической части (они без медалей), и два офицера, которые тоже участвовали в ликвидации последствий аварии, но в другое время – начальник цикла пожарной тактики полковник внутренней службы Лебедь Артур Федорович и заместитель начальника училища по хозяйственной части подполковник внутренней службы Биленко Иван Леонтьевич.

А вот у харьковчан с награждением получилось что-то непонятное. У них части курсантов и командиру взвода вручили, как и нам, медали «За отвагу на пожаре», ещё нескольким ребятам (в том числе и Саше Сорокину) – медали «За отличную службу по охране общественного порядка», а ещё несколько человек получили почётные грамоты Верховного Совета Украины. По какому принципу распределялись эти поощрения – мне неизвестно.

К сожалению, моего соратника по работе на трубе АЭС командира харьковского курсантского взвода лейтенанта Валерия Трофимовича Косогова уже нет в живых. У Валеры после командировки на АЭС серьёзно пошатнулось здоровье. Пока я служил в училище (в 2001 г. его преобразовали в институт пожарной безопасности, а в 2006 г – в государственный университет безопасности жизнедеятельности) – время от времени общался с ним по телефону. А однажды меня направили в Харьков на учёбу и мы встретились в каком-то из зданий их училища. Он мне рассказывал, что сам их Курской области. После двух лет срочной пошёл служить в пожарную охрану. Оттуда его направили на учёбу в Харьковское пожарное училище, на офицерское звание он был аттестован почти в 30 лет. А по в своему первому образованию Валера медик – ещё до армии окончил фельдшерское училище. Он говорил, что это и определило его назначение старшим группы для работы на трубе – мол, в случае чего будет кому оказать курсантам первую медицинскую помощь. Где-то в начале двухтысячных годов он уволился со службы и уехал жить в Новый Свет. До этого отдыхал там в санатории и почувствовал себя значительно лучше. Вот и решил перебраться в Крым. Но, к сожалению, прожил там недолго – в октябре 2007 года умер.
Об остальных ребятах-харьковчанах я знаю мало. Почти все они поступали в училище из Российской Федерации, туда же и возвратились после выпуска. А из нашей десятки трое, к сожалению, уже умерли: Александр Свентицкий — в 2006-м, Сергей Климчук — в 2007-м, Иван Блашко — в 2011 году. Все остальные - пенсионеры, инвалиды Чернобыля. До высоких должностей никто из них не дослужил. Уходили в отставку старшими лейтенантами – капитанами. Только один – мой напарник по работе на трубе Витя Авраменко – дослужил до майора.

Недавно один из исследователей истории Чернобыльской катастрофы спросил меня: «Неужели нельзя было высадить курсантов с вертолёта на шестую трубную площадку и затем продвигаться оттуда вниз - от меньших уровней радиации к большим?». Это, мол, было бы более безопасным для здоровья людей. Теоретически такое, конечно, возможно. Но не каждый смог бы спуститься с вертолёта. Подготовка подобной операции потребовала бы дополнительного времени, многих тренировок, а тогда, как я понимаю, для Правительственной комиссии временной фактор был главным. Годы спустя я где-то прочитал, что в начале октября 1986 года ожидался приезд на Чернобыльскую АЭС кого-то из самого высокого советского руководства. Писали, что даже самого Генсека ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачёва. Видимо, к этому событию и спешили завершить все работы по дезактивации остатков крыши 4-го блока, которые тормозили строительство «Саркофага». В те времена ведь как было: «Выполним пятилетний план за три года!». Вот и тогда, видимо, хотели завершить возведение укрытия к 7-му ноября – очередной годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.

После возвращения из командировки на ЧАЭС я продолжил преподавание. В декабре 2005 года с должности старшего преподавателя ушёл на пенсию. Воинское звание - полковник внутренней службы в запасе. Сейчас работаю в службе пожарной безопасности одной из украинских телекоммуникационных компаний. Дочери замужем, у меня три внучки и внук. Он уже взрослый, обучается сейчас в магистратуре Львовского государственного университета безопасности жизнедеятельности - пошёл по моим стопам..

Конечно, ещё рано подводить итоги, но если говорить в целом, то моя жизнь удалась. Всегда занимался тем, что интересно, что нравится. Командировка на ЧАЭС дала мне, как преподавателю, очень важный опыт и уникальные знания, хотя, наверное, и забрала часть здоровья. Сегодня можно много рассуждать на эту тему (правильно организовали работы по дезактивации ЧАЭС или неправильно), а тогда наша страна находилась в большой опасности, и кому-то надо было её защищать. Мы, пожарные, в таких ситуациях всегда в первых рядах. А раз уж выбрал такую непростую профессию, будь готов в любой момент выполнить свои должностные обязанности. Даже если это связано с риском для жизни.

В 2008 году меня и Виктора Николаевича Авраменко указами Президента Украины Ющенко наградили орденом «За мужество ІІІ степени (Виктора наградили 15 апреля, меня 12 декабря). Из нашей десятки, насколько я знаю, за 30 послеаварийных лет орденами отметили только нас двоих. Почему не всех? Видимо, это связано с тем, что представления на награду подавали областные чернобыльские организации и, выходит, что о нас вспомнили только во Львове и в Чернигове.

Часть своих документов и фотографий чернобыльского периода я передал в Национальный музей «Чернобыль» - там они экспонируются в одном из залов. Есть чернобыльская комната и в музее Львовского государственного университета безопасности жизнедеятельности. В ней размещены портретные фотографии всех десяти участников той операции и другие материалы о ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС. Каждые пять лет в день чернобыльской катастрофы – 26 апреля - мы, оставшиеся в живых участники работ на трубе ЧАЭС, собираемся в стенах своего бывшего училища. Спасибо бывшему ректору университета генерал-лейтенанту служби гражданской защиты Михаилу Николаевичу Козяру – он всячески способствовал организации таких встреч. Надеюсь, что новый ректор - Мирослав Стефанович Коваль – поддержит эту традицию. Спасибо всем, кто ещё помнит о нас. Нам, ветеранам чернобыльских событий, это очень важно!».

В декабре 1986 г. еще горячим следам чернобыльских событий в газете «Красная звезда» (№ 283 (19170) от 9.12.1986р.) Вышла статья генерал-майора Николая Дмитриевича Тараканова, которая называлась «Секунды подвига». В ней генерал достаточно подробно рассказал о проведении работ по дезактивации крыши ЧАЭС, но о курсантов-пожарных почему-то не вспомнил. Сегодня можно только догадываться ли сам Николай Дмитриевич решил обойти эту тему, так распорядилась армейская цензура (общественность тогда убеждали, что к опасным работам по ликвидации последствий радиационной аварии срочников не привлекают, а курсанты военных училищ и по возрасту, и по своему статусу приравнивались военнослужащими срочной службы), но такое, к сожалению, было.

Тремя годами после - весной 1989 года - вышла в свет автобиографическая книга генерала Н.Д. Тараканова, которую он назвал «Чернобыльские записки, или размышления о нравственности». На страницах 165-167 этого издания Николай Дмитриевич подробно описал весь ход подготовки и проведения 1,5 часовой операции по очистке курсантами трубы ЧАЭС от радиоактивных элементов, отметив при этом: «Мне было очень жаль подвергать их [курсантов] жизнь опасности. Но решение есть решением ... ». Что именно Николай Дмитриевич вспоминает об участии курсантов в дезактивации три десятка лет спустя - говорилось в начале этой публикации.

National Chernobyl Museum

Преподаватель Львовского пожарно-технического училища майор Судницын Михаил Владимирович. Львов, конец мая 1987
Фото сделано в день вручения Михаилу Владимировичу медали «За отвагу на пожаре».

Если Вам понравилась новость поделитесь с друзьями :

html-cсылка на публикацию
BB-cсылка на публикацию
Прямая ссылка на публикацию

• Share this on Facebook
• Tweet This!
• Add this to Google Bookmarks
• Add this to Yandex.Bookmarks
• Blog this on Blogger