Что касается выплат по Закону 1244-1 чернобыльцам.
Забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью они ее не получают. Поэтому, чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении порядка, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Но Правительство усложнило этот процесс и теперь к началу следующего года количество чернобыльцев оставшихся без таких выплат может увеличиться. Считаю, что Государство обязано выплачивать положенные по Закону выплаты не спрашивая на то желания получателя такой выплаты, без заявлений от них.
Уважаемые крымчане чернобыльцы, пользователи сайта. Эта публикация к 8.15 час. 14 октября имеет 1060 просмотров, но только 15 человек проголосовавших в опросе. Неужели не интресен итог? Не верю что Вы столь инертны. Пожалуйста активней, включайтесь в процесс. Не отмалчивайтесь, Ваше мнение важно! И оно будет иметь немаловажное значение.Если Вы, уважаемые пользователи сайта не находите свой вариант ответа в опросе, предложите его в комментарии к публикации, как это сделал Самбурский Г.А.
Не секрет, что некоторые чернобыльцы, забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью в итоге ее не получают. По этой причине чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении процесса, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Однако внесенные Правительством изменения в порядок начисления таких выплат созданием излишней волокиты усложнили этот процесс и теперь возможно к концу года, к сожалению количество чернобыльцев не получивших такие выплаты может увеличиться. Сведений о получателях таких выплат у плательщика предостаточно. Сколько можно перепроверять их?
Уважаемая администрация сайта, уважаемый Григорий Яковлевич, вы как- то там на редакторском совете сайта определитесь..... Вот вы предлагаете проголосовать и сказать наше мнение о товарище Ткачёвой М.Р. Никого не хочу обидеть, выражаю только своё личное мнение, но думаю, что я не одинок в своих мыслях. Я не знаю этого человека, не знаю, чем она конкретно занимается, автором каких инициатив является, что реально сделала в своем регионе и в Крыму и т.д и т.п. Перечень вышеперечисленных ссылок по печатным и видео-материалам абсолютно не проясняет картину об информационном массиве деятельности уважаемой Ткачёвой Марины Рувиновны как в общественно-социальной так и чернобыльской направленности. Более чем за полторы суток нахождения статьи на сайте, сегодня на 19.40 проголосовало всего 13 человек из просмотревших эту статью 270 человек. Это только 4,8 % !!! Так вот стоит ли ставить на сайте вопрос о голосовании за человека, о деятельности которого, никто не знает ???
Сегодня о событиях Чернобыльской катастрофы заговорили с новой силой, словно она произошла вчера. Сериал телеканала HBO, вышедший на экраны совсем недавно, стал настоящим откровением, как для западного мира, так и для России, приковав взгляды миллионов к прошлому. Подробности атомного взрыва, долгие годы пролежавшие под грифом «секретно», снова вызывают интерес. Несмотря на то что в сериале «Чернобыль» есть некоторые исторические неточности, в основе своей он документалистичен и правдив. Создатели проекта с большим уважением отнеслись ко всем героям тех событий. Единственным злодеем в сериале можно назвать разве что советскую систему, пренебрегшую жизнью людей в угоду непоколебимому имиджу перед Западом.
Журналист YA62.ru поговорила с рязанцами — ликвидаторами Чернобыльской катастрофы, которые рассказали о своей службе родине. О том, как высшее руководство обманывало и экономило на людях даже в моменты всеобщего горя.
«Мы были партизанами в войне с невидимым врагом. Думали, что боремся с ним, пока он убивал нас». Николай Конев, химик, ликвидатор последствий взрыва на Чернобыльской АЭС.
Николай Конев химик ликвидатор последствий взрыва на Чернобыльской АЭС.
— В Чернобыль я попал через полтора месяца после аварии. В 1986 году я работал станочником на заводе «Красное знамя». В начале мая по телевидению объявили, что на атомной станции авария произошла. Мы здесь, в Рязани, значения особо не придали. Ну, авария и авария. И в одно прекрасное утро за мной пришли двое: распишитесь, вам повестка, через два часа нужно быть в сборном пункте — в Чернобыль поедете.
Конечно, толком не понимали, куда едем, но чутьем своим догадывались, что дело это опасное. У меня, надо сказать, была возможность свинтить от обязанности, но я подумал: вот я откажусь, другой откажется, третий тоже — а кто же с катастрофой будет бороться? Тогда воспитание было совсем другое, коммунистическое. Умели брать ответственность на себя.
Въехали в зону когда, жутко стало. Все дома стоят брошенные, куры кое-где ходят, собаки. В Припяти белье на балконах висит, окна открыты. И фоном постоянно звучит из громкоговорителей: «Внимание! Внимание! Радиация! Зона повышенной опасности!». Ух, е-мое...
Так как я в свое время на срочной службе был санитарным инструктором, то и в Чернобыле меня сперва распределили в автороту по этой специальности. Позже поняли, что рабочие руки нужны больше, и перевели к бульдозеристам. Мы занимались тем, что строили фильтрующие дамбы, чтобы во время разлива зараженная радиацией вода не уходила. Батальон наш стоял в 8 км от реактора, так что мы все несколько месяцев находились в зоне отчуждения: там жили, работали, ели, спали. Из защитных средств на нас были только солдатские гимнастерки и пилотки.
В начале сентября заговорили о закрытии купола над реактором. Но сделать этого было нельзя, пока на крыше лежал зараженный графит. Его нужно было скинуть вниз. Вечером наш батальон построили перед командующим: добровольцы на крышу есть? Все молчат. Ну, раз добровольцев нет, пойдете все в добровольно-принудительном порядке! И я попал в список...
Ликвидаторы Чернобыльской катастрофы.
— Помню, поднимались пешком высоко наверх, по лестницам. С меня сняли гимнастерку, сапоги, дали другую одежду. Там же, в комнате, перед выходом, стоял товарищ, который помогал надевать защиту. На меня повесили двойную свинцовую пластину — спереди и сзади, тяжелый нагрудник с дозиметром, плавки тоже свинцовые, резиновые просвинцованные сапоги и такие же перчатки. В общей сложности все это весило больше 40 кг. Тогда молодой был, выдержал, а сейчас бы прямо под этой ношей бы и помер.
Завели нас в комнату, а там по ней ходит напряженно генерал Тараканов. Мы видели, как перед нами четверо ребят работают. А нам и объясняют: смотрите, вот он не донес ведро с графитом, а ваша задача — донести и скинуть вниз.
Завыла сирена — мы побежали с лопатами. Страшно не было, потому что понимали всю безысходность, знали, что на крыше мы здорово радиации хватанем. Помню, мне попалась какая-то трубка, кусок графита... Все происходило очень быстро. А как сирена зазвучала — надо когти рвать с крыши. Я там был один раз, провел на крыше полторы минуты. Хватит.
Вышли когда, с меня сняли защиту и дозиметр. Говорят: вы набрали 18 рентген. А дозиметр не показывают. Так что, сколько я там правда хватанул радиации, не знаю до сих пор. Понимаю только, что очень много.
В зоне мы работали в основном в 3-4 км от реактора. Помню, сидим как-то на траве, обедаем. Мимо проезжают дозиметристы, останавливаются. Выходит из машины женщина и начинает ругать нас: «Вы чего тут расселись? Что, не знаете разве, какой тут фон?» А мы и правда не знаем. Нам же никто ничего не говорил. Она подходит ко мне, ведет дозиметром по сапогам вверх — он звенит как сумасшедший! Говорит: срочно в лагерь, переодеваться. А мы смеемся только. Не во что переодеваться, это единственная одежда. Так в ней весь срок и проходили.
Видел краем глаза трактор импортный, которым крышу расчищать пытались. Только он не работал. Электроника отказывала рядом с реактором. В то время как раз мода в Союзе была на электронные и кварцевые часы. Так вот они у нас все либо стояли, либо в обратную сторону шли. Мы, когда из Чернобыля уезжали, под колеса поезда все часы положили. Нельзя было металл с собой вывозить, он радиацию копит.
За все время работы там видел только однажды, как человек в зоне помер. Мужик у нас был один из Тулы. Сердце у него прихватило, спасти не смогли. А у меня самого все ничего было, да вот как вернулся оттуда, голова начала болеть, кровь носом пошла. На работе, бывало, как закружит голову — хватаешься за станок. А у нас тогда руководство сменилось, не в курсе были, что я из Чернобыля. Вызывает начальство на ковер и говорит: ты что, уже с утра бухой, что ли? Пришлось рассказать. Отправили меня в больницу. Оказалось, гипертония третьей стадии. Чуть позже мне дали группу инвалидности.
Знаю, сейчас в Чернобыль экскурсии водят — 100 долларов за то, чтобы оказаться в эпицентре ужаса. А я там с 1986 года больше не был. И быть не хочу.
Дозиметристы измеряют уроведь радиации в Чернобыле.
«Отец грамотный был. Когда получил от меня письмо с пометкой УССР, сразу понял, куда нас отправили. Так и сказал маме: ну, все, пропали наши дети...» — Мне было 18 лет, и я проходил службу в Кинешме Ивановской области. Служил в бригаде химической защиты №3. Не успели оттрубить парад 1 мая, как нам объявили тревогу. С этого момента в течение двух недель мы занимались сбором техники — на вооружении было порядка 2 000 единиц. В наши обязанности входило что? Дезинфекция стен зданий, помещений, дорог. В арсенале — щетки и противогазы.
Мы вообще не понимали, куда едем. Думали, учения какие. В то время еще не объявили об аварии на атомной станции, поэтому и опасность свою мы не представляли. Уже когда въехали в зону отчуждения, смотрим — люди в масках ходят. Спрашиваем: что случилось? Они отвечают: Чернобыль взорвался, атомная станция. Мы киваем, но все равно не понимаем и не осознаем. А я вообще из деревни — какие атомы? Какие последствия? Даже не догадывались, что нас на атомную войну отправили.
Мы когда туда приехали, там самая работа кипела: вертолеты заливали открытое жерло песком и цементом, военные натягивали колючую проволоку вдоль зоны отчуждения. Тульские шахтеры приехали делать подкоп под реактором, чтобы охладить его изнутри. Зачищали зону, снимая грунт и засыпая новым, чтобы меньше фонило.
Я работал в несколько смен. Вставал в 7:00, ехал к реактору на санитарной машине и стоял ждал, пока закончится смена, на случай если кому-то из рабочих в реакторе станет плохо и потребуется увезти в киевский госпиталь. За два месяца я побывал 52 раза возле реактора. Сидел в машине возле самых стен, загорал, воздухом свежим дышал.
Если смена выдавалась без пострадавших, шел после нее работать возле реактора — проводить уборку и дезинфекцию всего вокруг. Помню, по приказу командира собирали бумажки за углом станции. Как потом узнал, оттуда сквозило прямым излучением. Защиты не было никакой, разве что повязки, которые надо было менять почаще. Но нам их выдавали поштучно, на несколько дней.
— В Чернобыле росла такая огромная красная клубника, крупная сладкая черешня... Мы, бестолковые, ели ее от пуза, прямо в кустах. Кто бы знал, чем это обернется. Со мной был врач-терапевт, так вот он тоже ничего не знал и с удовольствием ел эти радиоактивные ягоды.
Свой 19-й день рождения я там в Чернобыле праздновал. Сумел добыть в Киеве «горючего», выпили с сослуживцами тайком. С тех пор я больше не пью и не курю. Может быть, поэтому и жив до сих пор.
Ликвидаторы на фоне Чернобыльской АЭС.
Будучи водителем «скорой», я там на всякое насмотрелся: падали, тряслись, глаза закатывали. У кого эпилепсия, у кого давление, кровь из носу — почти у всех. Один молодой парнишка помер. Не знаю даже отчего. У меня вот в горле постоянно першило и словно был вкус железа. После Чернобыля нас же отправили еще год дослуживать в армии, гоняли там, как лошадей, никого не проверяли на состояние здоровья. А домой приехал когда — давление стегануло 230/120. С тех пор так и пошло — то одно, то другое: гипертония, печенка, желудок, киста, руки, ноги, грыжи по всему позвоночнику — все повреждено радиацией.
В Чернобыль мы брали с собой более 2 000 единиц техники, а вернулась в часть только одна машина — она везла гроб.
Меня ведь хотели и во второй раз на реактор отправить. И я даже согласился, обрадовался. Нужно было командира в Киев возить, а я город знал хорошо. Работа непыльная и всего пару месяцев, зато после нее обещали сразу домой отправить, не дослужив срок. Зампотех меня тогда подозвал и говорит: нельзя тебе туда, второй раз уже можешь не вернуться из Чернобыля. И не отпустил.
Зона отчуждения Чернобыльской АЭС.
«У нас был свой Рейхстаг. Ребят, которые устанавливали на реакторе флаг в честь победы над катастрофой, пожгло радиацией от вентиляционной трубы».
Владимир Тарасов медик ликвидатор последствий взрыва на атомной станции.
— Я работал в троллейбусном управлении водителем троллейбуса №5, когда официально объявили о том, что в Чернобыле произошла авария. У меня был ребенок, беременная жена, и я знал, что за мной ходят с повесткой. Но благодаря тому, что на работе был посменный график, меня никак не могли застать дома. Сосед сдал. В выходной к нему пришли двое и сказали: если Тарасова не найдем, ты вместо него в Чернобыль поедешь. Я пытался объяснить, что уже не прохожу по возрасту для службы, да и жена вот-вот должна родить. Но мне сказали: «так нужно», и я поехал в зону отчуждения.
Поначалу я был приписан только к медсанчасти: вел прием, проводил процедуры по восстановлению здоровья ликвидаторов. Но к концу сентября стал ездить в первую смену на станцию. А дело было вот в чем: чтобы закончить службу, необходимо было заработать 25 рентген. В медсанчасти за сутки могли поставить 0,5 рентгена, и я понимал, что к рождению своего ребенка просто не успею. Стоит сказать, что нас обманывали, как могли, и не записывали реальные цифры облучения. Это делалось для того, чтобы сэкономить и слишком часто не менять потоки ликвидаторов. Респираторов тоже давали очень мало, хотя их было на складах в достатке — тоже жадничали, экономили.
Работа в зоне была разная: убирали землю, завозили щебень, асфальт, чтобы максимально дезактивировать радиацию в четвертом энергоблоке. Нас называли муравьями — вся черная работа была на таких ликвидаторах, как мы. А когда прошел слух, что скоро приедет Горбачев и будет запускать первый, второй и третий энергоблоки, нас отправили оттирать в реакторы всю пыль и копоть от взрыва.
После такой работы у многих были сильные головные боли, ангина, ОРВИ, охриплость. Помню, одного парня, сильно плохого, решили отправить в Киев, поставив диагноз — ангина. Там должны были взять анализы для изучения и дальнейшего лечения. В итоге оказалось, что у него радиационное заражение голосовых связок и гортани. Другими словами — ожог. А все потому, что многие маски не носили, курили, вот и хватали радиацию больше нормы.
Друг мой графит с крыши скидывал. К вечеру голова закружилась, тошнота, кровь из носу. Отвезли его в госпиталь. Оттуда он уже не вернулся. Остальные, кто плохо себя чувствовал, отлеживались в медсанчасти, приходили в себя и снова отправлялись облучаться.
Ликвидатор взрыва на Чернобыльской АЭС.
— В Чернобыле у нас был свой Рейхстаг. 2 октября, когда очищали крышу, у высшего руководства возникла идея водрузить на вентиляционную трубу советский флаг — видать, в знак победы нашего народа над катастрофой. Водрузили. Радиационный фон, исходивший из трубы, был более тысячи рентген. Спалили ребят, которые устанавливали флаг. И в этот момент рядом работал вертолет. Зацепился лопастями за растяжку и рухнул вниз. Слава богу, не в жерло реактора, а по стене, на землю. Весь экипаж, четыре человека прошедших Афганистан, орденоносцы Красной Звезды и элита авиации — погибли. Из-за сильнейшего радиационного фона, который поразил вертолет, их на сутки бросили лежать там же, где они упали. Друг командира экипажа, который в этот момент тоже находился в Чернобыле, пытался уговорить руководство достать тела и похоронить. И ему сказали: ну, раз ты друг, вот и лети за ними. Вертолет был настолько сильно заражен, что тела тащили тросами. Всю информацию о происшествии засекретили тут же. И никто бы никогда об этом не узнал, если бы в момент установки флага не велась хроникальная видеозапись.
Когда 9 мая празднуется День Победы, ветеранов войны называют героями — и с этим никто не спорит. Но мало кто знает, что чернобыльцы тоже прошли войну, которая длилась четыре года и семь месяцев: с апреля 1986 года по сентябрь 1990 года.
Тысячелетняя сосна в зоне Чернобыльской АЭС.
«В бане мылись прямо в реакторе. Нормально все было. Только полысел очень: волосы текли вместе с водой. И зубы рассыпались». Сергей Герасимов, ликвидатор последствий взрыва на Чернобыльской АЭС.
Сергей Герасимов ликвидатор последствий взрыва на Чернобыльской АЭС.
– Я спал. Родители уехали в деревню, я был один дома. Было очень рано. Меня разбудил звонок в дверь: собирайся, сборы, в Казахстан на уборочную поедешь. Только когда мы уже были в Курске, нам сказали, что на самом деле нас отправляют в Чернобыль.
В зоне отчуждения мы жили прямо в лесу, в нескольких километрах от реактора. Ночевали в палатках, можно сказать прямо на ветках. Как дождь пойдет — стоишь по колено в воде, все насквозь протекает. Старшина нам сразу дал задание: в первую смену работаете на станции, во вторую — строите зимний лагерь для тех, кто приедет на ликвидацию после вас. Я поначалу был водителем грузовика, который возил смены на реактор. И мне за это в сутки ставили ноль целых хрен десятых рентген. Надо было как-то набирать, и я вызвался возить лом из завалов, которые образовались после взрыва.
Дозиметры у нас, кстати, сразу же отняли. Они зашкалили в первый же день, и нам сказали, что они сломались. Все сразу.
Впрочем, техника даже тяжелая ломалась постоянно. Ремонтировали ее по ночам, чтобы утром можно было снова выходить на работу и зарабатывать свои рентгены. Хоть мы и так находились все время в зоне, но если не работаешь — не получаешь запись в своем листке. День и ночь трудились, заживо падали. Увозили таких в госпиталь. Не знаю уж, что с ними потом было, но факт — назад никто не возвращался.
Как-то нашли заброшенный центральный склад на станции. Чего там только не было! И это в те времена. Все брошено, а взять ничего нельзя, заражение. Но мы все равно туда за запчастями бегали, когда техника ломалась. А что делать было?
Реактор продолжал гореть, делал выбросы каждые пятнадцать часов, и излучение увеличивалось в этот момент в разы. Вертолеты пытались потушить его. Не знаю, чем заливали, но помню, что, если находился в этот момент рядом со станцией, все лицо покрывалось такой липкой неприятной пленкой.
Вид на взорвавшийся реактор Чернобыльской АЭС.
— Беда была с кормежкой. Мы военнообязанные, с нами особо не церемонились. Например, дадут одну консерву рыбную на восьмерых. По кусочку каждому — не получается. Ложкой разомнешь прямо в банке, положишь каждому в картошку, маслом польешь — вроде и поел. А тем, кто с третьей смены возвращался, порой вообще еды не хватало. Мой земляк работал в офицерской столовой. За день у офицеров каких объедок наберет, а мы ночью к нему за пять километров бегали. Сна-то нету ни в одном глазу, жрать охота.
Яблоки с деревьев ели. Нам говорили, что нельзя. Но мы все равно ели. Потому что съешь яблоко, вроде не помер, а на желудке как-то повеселее. Некоторые даже рыбу ловили и ели ее. Я боялся, не рисковал.
Помню, как-то бегали ночью на танцы в соседнюю деревню. Весело, но только там одни бабки считай остались, молодежи никого. А еще в одной деревни даже как-то видели свадьбу играли. Так что у нас Чернобыль, а в селе — жизнь.
В бане мылись каждый день. А баня — прямо в реакторе была. На каждом этаже по бане. Окна свинцом завешены — вот и вся защита. А воду из водопровода подавали, явно зараженную. Так-то нормально все было, только полысел я там сильно. Волосы с водой утекали. И зубы там раскрошились. Давление уже дома начало барахлить: упадет до 40 и думаешь, что помираешь. Потом привык, перестал пугаться. Таблетку выпью и лежу.
При мне робот иностранный разбился. Мы с двумя сослуживцами решили тайком в баню сходить, во внеурочное время. Грузовики свои поставили возле реактора. А робота, который крышу чистил, видать, на диагностику вертолеты потащили. И как уж он отстегнулся от троса, я не знаю, но рухнул прямиком Боцману на грузовик. Особисты его потом затаскали: почему это робот упал именно на его машину? Маразма много там было.
4 октября я уехал из Чернобыля. В тот момент как раз начали возводить одну из трех стен четвертого энергоблока. Делали это так: бригада сварщиков варила металлический заслон, поднимая его все выше и выше, и он тут же заливался бетоном. Работали в три смены, без остановки. И когда я уезжал, первую стену энергоблока только-только заканчивали делать. 6 октября я был дома. Мы включили телевизор, и отец говорит: смотри, по новостям передают, что все стены реактора уже возвели, переходят к опусканию саркофага. Я смеюсь: как же это они построили, если две стены даже не начинали? Много было лжи. Все эти годы.
Если бы сейчас все повторилось и меня призвали — я бы не пошел. Я так был счастлив вернуться домой. Такого счастья я не испытывал больше никогда.
В материале использованы фотоматериалы журналиста РИА Новости Игоря Костина, а также архивные фотографии общества Союз «Чернобыль» Рязанской области.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 100 дней со дня публикации.