КРЫМСКИЙ ПОРТАЛ ЧЕРНОБЫЛЬЦЕВ - ЧЕРНОБЫЛЬСКИЙ СПАС

Галина Михайловна Рассказова, вдова Анатолия Ивановича Рассказова, который самый первый и единственный, рискуя жизнью, произвел съемки разрушенного энергоблока №4 Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года в первые часы после взрыва реактора

17 февраля 2010 года ушел из жизни мой любимый муж – Рассказов Анатолий Иванович. Самый честный, самый смелый, наилучший из лучших в мире человек, отец и дедушка. Ушел также мужественно, как и жил все эти годы после аварии.
В 1999 году он перенес операцию в связи с онкологией кишечника в таком состоянии, при таком облучении ему нельзя было делать ни химиотерапию, ни облучение. Врачи мне сказали: «Может месяц, может два, ну может до года протянет». Он прожил 10 лет. Потом в 2009 году была еще одна операция. Которую я просила и покойного мужа, а особенно врачей онкодиспансера не делать, но им было интересно посмотреть. Разрезали и зашили, и все. Покойный Толя об этом не знал, может догадывался, никто ему прямо ничего не говорил. И все – после 4-х месяцев мучений его не стало. Хотя он боролся за жизнь до последнего. Он хотел жить. Мы мечтали дотянуться до «Золотой свадьбы», но не судьба…

На Чернобыльской АЭС он начал работать с 1973 года. После того, как мы поженились в 1972 году и у нас родилась дочь в 1973 году, мне еще оставался год учебы. Поэтому Толя, когда пришел с плаванья, рассчитался с Камчатского УОРа и устроился на ЧАЭС.
26 апреля 1986 года его вызвали в бункер к директору станции В.П. Брюханову. Как рассказывал покойный, директор дал ему полчаса для подготовки к съемке 4-го энергоблока (он был художник-фотограф станции и всегда его вызывали на все аварии и остановы). Ожидали прилета вертолета… Был выходной день. Суббота, фотолаборатория была под охраной, а ключи находились у кладовщицы ремонтно-строительного цеха. Дома ее не оказалось – они с мужем уехали на дачу за 20 км от г. Припяти. Покойный Анатолий доложил об этом по телефону. Директор приказал к 13.00 быть с аппаратурой на станции. Зам. директора по режиму дал указание охране пропустить Рассказова А.И., чтобы взять аппаратуру.

Как рассказывал покойный муж, он вместе с охранником сломал решетку на окне ремонтно-строительного цеха, Толя влез внутрь, открыл фотолабораторию, приготовил фотоаппаратуру для съемок и поехал на станцию. Он из разговоров в бункере понимал, что случилось что-то ужасное, но толком не знают что, одни догадки и предположения. В то, что разрушена активная зона реактора, никто не верил. У входа на административно-бытовой корпус-1 к Толе подошел Юра Абрамов и сказал, что ему приказали лететь тоже и определить степень радиации над блоком с высоты. Где-то в 3-ем часу дня прилетел вертолет, но приземлился в городе у войсковой части, что находилась за ОРСом. Ребятам сказали, что их ждут у горкома партии. Дали машину дежурную и они поехали. Когда проезжали мимо ОРУ-750, это напротив 4-го энергоблока со стороны машзала, разрушений видно не было, только поднимались дым и пар из здания центрального зала.

Когда прибыли к горкому партии, их уже ждали. Встретил военный полковник и сказал: «Идите к машине, сейчас поедем к вертолету». Вышли двое военных и двое гражданских, подошли к ребятам и сказали, что летит только фотограф, дозиметрист не нужен, мол уровень радиации они знают сами.
Как описывал и рассказывал покойный муж, на подлете к блоку было много дыма, летали хлопья пепла, снимать через иллюминатор не было никакой возможности, покойный Толя обратился, что нужно открыть иллюминатор вертолета, но военный запротестовал, мол нельзя, загрязним все внутри, а это опасно, но один из гражданских приказал открыть, а военному приказал держать мужа за ноги, чтобы он не свалился.

Так мой покойный муж сделал съемку разрушенного реактора по пояс за бортом с фотоаппаратом в руках. Как он говорил, что о своей безопасности тогда никто не думал, каждый делал свою работу.
Пролетев над разрушенным четвертым блоком туда-сюда, засняв 12 кадров, в аппарате «Киев-6» их больше нет, посмотрели визуально и убедились, что активная зона реактора разрушена. В центре зияла дыра около 2-3 метров, из которой вырывался столб света такой яркости, как солнце. Покойный муж говорил, что подумал за кинокамеру, которую не взял с собой, что это нужно было бы заснять на цветную пленку, но приказа не было, и он не взял кинокамеру.

После завершения съемки с воздуха все отправились на станцию, покойный Толя доложил о проделанной работе, но сказали, что теперь нужно сделать съемку с земли северной стороны, где видны большие разрушения. К ним с Юрой Абрамовым присоединился Гобов А.П., вышли из ОВК, видят стоят пожарные машины, даже с ключами зажигания. Гобов А.П. залез в кабину и попробовал завести, завелась, Толя с Юрой очень обрадовались, что не пешком идти (как говорил покойный муж, что был на одном энтузиазме, ему уже было плохо – кружилась голова, подкатывалась тошнота). По подъезду к 3-му блоку, на проезжей части дороги стояли тоже пожарные машины, они были оставлены с ночи, проехать было невозможно, так как дорога узкая, разъехаться сложно, пришлось ехать по рельсовому полотну, кидало во все стороны, но ребята ехали вперед.

Между 3-им и 4-ым блоками валялись графитовые блоки, Гобов А.П. удивился, говорит: «Откуда они взялись? Не из активной же зоны? Надо снять». Покойный Анатолий вышел из кабины, заснял узкопленочным аппаратом, так как «Киев-6» был всего на 12 кадров, его берег и оставил в кабине. При подъезде к 4-му блоку Юра Абрамов закричал: «Дальше нельзя, все зашкалило, большой фон». Как говорил покойный муж: «А нам надо доехать ближе, прямо напротив 4-го блока и снять разрушения. Не возвращаться же обратно. Мы понимали, что очень опасно, но надо так надо». Доехали на угол хранилища жидких и твердых отходов 4-го блока, где-то в метрах 50-60. Покойный мой Анатолий вышел, отснял широким все 12 кадров и продублировал узким и как он говорил: «Перед нами раскрылась картина ужасная». Они развернулись и обратным путем переживали, чтобы машина не подкачала, не остановилась. Как уже потом стало ясно, что там «стреляло» несколько тысяч рентген. Муж доложил о том, что съемку сделал, директор В.П. Брюханов дал свою машину, Толя вернулся обратно, их еще остановили, когда переехали мост через подводящий канал, и не пустили дорогой через лес с южной стороны 4-го блока мимо ОРУ-750, слишком сильно фонило. Поехали вокруг станции с северной стороны мимо ЮТЭМа на «Лесной», где находилась лаборатория. Было уже около 17.00 вечера, а из дома он ушел около 9.30 утра, я абсолютно ничего не знала.

Во внутрь лаборатории муж смог попасть тем же способом, как и первый раз – через окно, так как двери были под замком и открыть их было некому. Приготовил растворы, проявил сначала узкую пленку, а она вся черная, засвеченная, что либо с ней сделать было невозможно. Как он рассказывал – сердце остановилось просто, говорит : «Думаю если и широкая будет такой, то это все напрасно – столько мучений». Проявил – получилась с вуалью. Но хоть что-то, проявил вторую, эта была немножко лучше. Нужно было быстрее делать фото, он принудительно высушил пленки и приступил к печати. На улице уже стемнело. Услышал, что кто-то ходит по коридору – это появились Дзюбайло О.М. и Маша Козленко. К ним Толя не выходил, так как печатал фотографии. Как он рассказывал, что приходилось долго высвечивать. Чтобы что-то получилось.

Вообщем, как говорил Толя покойный, он сделал 32 штуки фотографий – 8 кадров (видов) по 4 штуки. И это все в «рыжем лесу», который потом захоронили. Он позвонил в бенкер, что фото готовы, В.П. Брюханов сказал ждать машину – уже была ночь. Пришла дежурная машина, говорит: «Едем, а у развилки дороги, которая ведет на станцию, г. Припять у филиала радиозавода стоят ГАИ, не пускают к станции, говорит – просился, что ждут на станции с фотографиями, а они свое: «Нельзя и все». Показал фото, разрешили ехать. Когда прибыл на станцию, его уже ждали. Из 1-го отдела сотрудник КГБ забрал пленки и фотографии, тут же пронумеровал и передал комиссии. Там же, как вспоминал муж, находились и все начальники цехов. Мужу приказали молчать. Видимо кому-то это было очень нужно, но тем не менее уже в 1988 году вышла книга «Чернобыльский репортаж», где есть Толина фотография и есть Приказ №267 от 11.05.86г. по ЧАЭС, где за работы по определению активной зоны реактора блока №4, произведению фотографирования, проведению дозиметрического контроля премировать по 150 руб. всех, кроме истинных исполнителей – Рассказова А.И. и Абрамова Ю. Гобов А.П., правда, вошел в этот Приказ. Вот этот кто-то, кто писал этот Приказ, наверное предусмотрительно и специально так сделал. А тем временем, когда мой любимый покойный муж вернулся ночью домой, я не знала, что мне делать, куда мне бежать. Телефоны уже не работали. Он пришел весь бордово-коричневого цвета, его рвало, он шатался, как пьяный. Я спросила: «Толюша, ты что, выпил? На что он мне ответил: «Ты что родная, мне так плохо, меня очень тошнит». Я накапала мятных капель, ничего не помогло. Потом у меня стояла бутылка с березовыми почками на спирту. Я налила почти стакан этих почек, чуть долила водой и дала ему выпить. Он выпил и отключился, я только слушала, как он дышит…

А потом была эвакуация. Это госкомиссия по фотографиям моего покойного мужа наконец-то приняла решение эвакуировать город Припять…
После того, как покойный Анатолий вернулся на работу на станцию, он пошел работать в цех индивидуального дозиметрического контроля дозиметристом – он обиделся за тот Приказ, где основных исполнителей не включили, но потом все равно его привлекли к фотоработам. Фотолабораторию оборудовали уже в г. Припяти в бывшей сауне. И когда строили «Саркофаг» - он фотографировал все. Работал с учеными. 2-3 раза в неделю делал съемки строящегося «Саркофага» по периметру с одних и тех же точек, изредка с вертолета сверху и сразу печатал – фотографии ложились на стол госкомиссии.

В Припяти ученые ломали себе головы – какие методы придумать по дезактивации зданий, техники, помещений, территорий. Все, что делали, он тоже снимал. Покойный Толя говорил, что несколько раз пытался снять строительство разделительной стены между 3-м и 4-м энергоблоками и ни разу не получалось – пленка засвечивалась и было все темное. Весь сентябрь 1986 года покойный муж проработал две вахты подряд, была горячая пора, шло к завершению строительство «Саркофага», укладывали последние перекрытия. Толя уехал на отдых 30 сентября 1986 года.

Мы с мужем оба работали на станции, а нас еще и квартирой не обеспечили, и я возмутилась и позвонила напрямую директору станции, тогда был Поздышев, и директор сразу же дал команду и нам предложили 3-х комнатную квартиру на Борщаговке вместо 4-х комнатной, но мы уже заселились и в эту потому, что начался учебный год и наши дети на полу в чужой квартире делали уроки, а все потому, что был такой у нас профсоюзный деятель Штанько П., когда-то мой покойный муж с ним поспорил и он видите ли забыл нас включить в списки на получение жилья.

Не даром в народе говорят – «кому война, а кому – мать родна». Кто свое здоровье и жизни ложил, а кто пользовался и до сих пор так.
И, вот, благодаря тому, что нам выделили квартиру и я возмутилась, что супруга две вахты подряд не отпускают домой. Он уехал на отдых 30 сентября, а 2 октября погиб экипаж вертолета, ребята, которые прошли Афганистан, с которыми покойному мужу приходилось летать на съемки. Он так тяжело это переживал. После этого случая, как говорил покойный Анатолий, запретили делать съемки с воздуха, только с земли.

В начале ноября, после того, как на вахте в октябре месяце потерял сознание, Анатолия вывели из зоны, отвезли в больницу в Бровары. Следом за ребятами, которые туда попали, приехала заведующая клиникой Ганжа Е.Г., уговорила ребят, чтобы они ничего не добивались, мол, что лучевую болезнь им ставить и связывать болезнь с аварией на ЧАЭС запретила Москва, мол, их тобиш врачей, уволят с работы. Ребята не думали о себе, жалели всех, но только не себя, за что жестоко поплатились. Шла полная брехня в печати, радио, по телевидению. Всех уверяли, что это нервы, что все пройдет. Покойного мужа вывели из зоны, откомандировали в г. Киев в группу доземетристов ГО города. Группа занималась проверкой строящихся домов для переселенцев, их квартирами, вещами. Платили 232 руб., довоенный средний заработок. Мы все болели, Муж жаловался на тяжесть, слабость, головную боль, боль в суставах и позвоночнике. Когда он обратился в поликлинику в «Зеленом мысу», его отправили в 6-ю Московскую клинику. Он потерал чувствительность в руках и ногах, мучали приступы боли в пояснице и позвоночнике, начал терять слух. В 6-й Московской клинике профессор Гуськова уведомила всех прибывших ребят, что у нее лучевики только те, кто был с 00.00 до утра 26.04.1986г., а те кто позже – болеют от страха. Так называемая «Радиофобия» вошла в обиход прочно. Когда Толю покойного поместили в барокамеру и проверяли на наличие радионуклидов в организме, специалисты только восклицали: «Ну ты даешь, Рассказов». То же самое восклицали врачи Киевского онкологического Центра, а заведующий отделением мне сказал: «Какой у Вас волевой и сильный муж». Выписывая его из 6-й клиники Москвы врачи сказали и написали, что работать в зоне ионизирующих излучений нельзя. Вывели его из зоны еще на 6-ть месяцев – до конца года, а в январе 1988 года вызвали опять в Москву в 6-ю клинику. Как рассказывал и вспоминал покойный – обследовали и лечили. Толя поправиля на 20 кг. При выписке профессор Гуськова всех наших ребят, которые находились в тот момент там, собрала и беседовала в своем кабинете с каждым наедине. Рассказывала, как она о них беспокоится, что, мол, скоро все нормализуется. Можно работать на станции с ограничением дозовой нагрузки и без ночных смен. Покойный муж начал ей возражать, что состояние не улучшается, а наоборот – все хуже, участились приступы, прыгает давление, никаких резких движений делать нельзя – сразу потеря сознания. Гуськова говорит : «Мне справку о дозовой нагрузке, акт Ф-1, тогда посмотрим, а если будешь много выступать, то окажешься в 14-й клинике», (это психиатрическая больница г. Москвы). А ведь она тогда прекрасно знала, что ничего подобного на ЧАЭС никто не выдавал.

Когда покойный Анатолий прибыл на станцию, ему сказали: «Можешь искать себе работу в г. Киеве или работай на станции». Но в Киеве больные со станции никому не были нужны. Так многие, выведенные из зоны, опять вернулись на свою работу на станцию. Толя возвратился на станцию с ограничением дозовой нагрузки 0,1 Бэра и без ночных смен.

Фотолаборатория его была разгромлена, все было уничтожено, ничего не осталось от нее. Исчез весь архив, фотоматериалы, оборудование и все, что было. Так его работа художника-фотографа станции была окончена. Он пошел работать дежурным доземетристом на ОРУ-750. Станцию готовили к энергопуску, необходимо было проводить дезактивацию територии, оборудования. Делая допуски военным, командированным, определял им место и время нахождения. Они работали 20-30 мин., до часа и их меняли, а мой покойный муж оставался все 12 часов, им дозовую нагрузку ставили по фону, а ему 0,1 Бэра за все вахту – 15 дней. Так он проработал до сентября 1988 года. Началась кампания по ликвидации ликвидаторов – кампания по заселению г. Славутича. Кто не соглашался – увольняли. Все понимали, что город Славутич построили ошибочно и построили его на «грязном» месте. Что жить в нем не безопасно.Семьям ликвидаторов наших было достаточно и г. Припяти, который находился в 1 км от станции и где всех продержали 36 часов.

Мой покойный муж был вынужден уйти с работы – по переводу перешел в Управление строительства Чернобыльской АЭС в цех контроля радиационной безопасности дежурным доземетристом на промплощадке ЧАЭС. Там ему приходилось обслуживать всю 10-ти километровую зону, так как строители выполняли разные работы по всей зоне. Нарушения радиационной безопасности людьми, работающими на территории зоны, были сплошь и рядом. Люди работали без всякой защиты, голыми руками, лопатой, киркой, топором и даже без лепестков. А почва. Деревья, материалы, которыми они пользовались, излучали недопустимые нормы. Но рабочие (настоящие ликвидаторы) делали свое дело, они бедные не знали, чем это им аукнется. Покойный муж так переживал, что никому ничего доказать нельзя. Говорил: «Увидят доземетриста, спешно одевают лепестки, ушел доземетрист – снимают, ведь физически им работать было тяжело – дыхания не хватало». Как говорил покойный Анатолий: «Это вопрос отдельный, о нем можно и нужно говорить и даже кричать». Он обвинял правительство, медиков, ученых, которые скрывали правду и скрывают до сих пор (интересно, как им живется с такой совестью).
Зачем было губить столько народу? Погубили столько людей. Чтобы потом остановить блоки и вывести станцию с эксплуатации?!
В декабре 1989 года покойного мужа снова вызвали в Москву в 6-ю клинику. Опять обследовали, обследовали, что-то лечили. Вынесли окончательный приговор – работать в зоне нельзя. И на этом все. В феврале 1990 года покойный Толя рассчитался с работы.

Состояние здоровья ухудшалось, предлагали пойти на инвалидность по общему заболеванию. Он отказался. В 1991 году ему исполнилось 50 лет и он начал получать пенсию и почти был просто дома. Я что могла, что знала, то и делала. Болела очень сама, болели дети, болел Анатолий. У меня еще были родители, которые тоже жили в Припяти. Они тоже очень болели, особенно мама. Мой покойный муж, сам больной, но мне помогал чем мог. В 1991 году в июне где-то ЧАЭС выдала справки о дозовой нагрузке – Анатолию было выставлено 190 Бэр с 26.04.1986г. по 24.10.1986г. и Акт Ф-1 за номером 30.

В сентябре 1991 года ему дали ІІІ группу инвалидности и только в 1996 году ему определили ІІ группу инвалидности. Кто платил деньги медикам – тот получал все, и самое главное, что непричастные имеют группы инвалидности и удостоверения и вырывают все, а наши ликвидаторы ничего практически не имеют, кроме болезней и морального ущерба. Кто-то был на Севере, кто-то за границей, кто-то и нигде не был, но имеют деньги и всякими неправдами купили себе все. Кто-то присвоил чужой труд и сейчас козыряет этим, ездит по заграницам и заколачивает деньги. А настоящие ликвидаторы положили свои жизни, здоровье свое, своих семей и прозябают большинство в нищете. Как писал мой покойный муж : «Из-за этой брехни я потерял очень много, как в моральном, так и в социальном плане. 10 лет после аварии я не мог говорить о себе, где был и что видел, чем занимался, а когда начал говорить и добиваться справедливости – все заткнули уши и делали вид, что ничего не знают. Просто молчат. Вот пусть это молчание будет на их совести».

http://www.souzchernobyl.org/?section=92

Если Вам понравилась новость поделитесь с друзьями :

html-cсылка на публикацию
BB-cсылка на публикацию
Прямая ссылка на публикацию

• Share this on Facebook
• Tweet This!
• Add this to Google Bookmarks
• Add this to Yandex.Bookmarks
• Blog this on Blogger