Что касается выплат по Закону 1244-1 чернобыльцам.
Забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью они ее не получают. Поэтому, чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении порядка, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Но Правительство усложнило этот процесс и теперь к началу следующего года количество чернобыльцев оставшихся без таких выплат может увеличиться. Считаю, что Государство обязано выплачивать положенные по Закону выплаты не спрашивая на то желания получателя такой выплаты, без заявлений от них.
Уважаемые крымчане чернобыльцы, пользователи сайта. Эта публикация к 8.15 час. 14 октября имеет 1060 просмотров, но только 15 человек проголосовавших в опросе. Неужели не интресен итог? Не верю что Вы столь инертны. Пожалуйста активней, включайтесь в процесс. Не отмалчивайтесь, Ваше мнение важно! И оно будет иметь немаловажное значение.Если Вы, уважаемые пользователи сайта не находите свой вариант ответа в опросе, предложите его в комментарии к публикации, как это сделал Самбурский Г.А.
Не секрет, что некоторые чернобыльцы, забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью в итоге ее не получают. По этой причине чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении процесса, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Однако внесенные Правительством изменения в порядок начисления таких выплат созданием излишней волокиты усложнили этот процесс и теперь возможно к концу года, к сожалению количество чернобыльцев не получивших такие выплаты может увеличиться. Сведений о получателях таких выплат у плательщика предостаточно. Сколько можно перепроверять их?
Уважаемая администрация сайта, уважаемый Григорий Яковлевич, вы как- то там на редакторском совете сайта определитесь..... Вот вы предлагаете проголосовать и сказать наше мнение о товарище Ткачёвой М.Р. Никого не хочу обидеть, выражаю только своё личное мнение, но думаю, что я не одинок в своих мыслях. Я не знаю этого человека, не знаю, чем она конкретно занимается, автором каких инициатив является, что реально сделала в своем регионе и в Крыму и т.д и т.п. Перечень вышеперечисленных ссылок по печатным и видео-материалам абсолютно не проясняет картину об информационном массиве деятельности уважаемой Ткачёвой Марины Рувиновны как в общественно-социальной так и чернобыльской направленности. Более чем за полторы суток нахождения статьи на сайте, сегодня на 19.40 проголосовало всего 13 человек из просмотревших эту статью 270 человек. Это только 4,8 % !!! Так вот стоит ли ставить на сайте вопрос о голосовании за человека, о деятельности которого, никто не знает ???
— Считается, что радиация не имеет ни цвета, ни вкуса, ни запаха, — говорит полковник в отставке Михаил Судницын из Львова. — На самом деле это не совсем так: после того как осенью 1986 года на ликвидации последствий Чернобыльской аварии я получил за несколько минут дозу облучения порядка 20 рентген, у меня во рту появился отчетливый металлический привкус радиации. Я был тогда майором, преподавателем Львовского пожарно-технического училища. В Чернобыль меня направили вместе с девятью нашими курсантами. Им тогда было по 20—22 года.
Когда мы прилетели на вертолете на ЧАЭС, нас поселили в бункере. Он находится под административным корпусом атомной станции, создан на случай аварийных ситуаций. Там есть помещения для отдыха, в которых находились деревянные нары с матрасами и необходимыми постельными принадлежностями. Там нас и разместили. В бункере мы познакомились с курсантами Харьковского пожарно-технического училища. Вместе с ними нам предстояло выполнить трудную и очень опасную задачу в условиях высоких радиационных полей.
Ранее полковник в отставке киевлянин Александр Логачев рассказал «ФАКТАМ», как он с тремя своими подчиненными, солдатами срочной службы, в первые сутки после ядерной аварии составлял карту радиационного загрязнения на территории Чернобыльской АЭС, в том числе возле руин реактора.
«Чтобы очистить крышу ЧАЭС, использовали луноходы»
— Тут следует сказать, что от взрыва ядерного реактора ЧАЭС разлетелось огромное количество обломков — куски твэлов (металлических трубок) с ядерным топливом, графита, строительных конструкций, — продолжает Михаил Судницын. — Все они имели очень высокие уровни радиации. Этими обломками была усеяна крыша, под которой размещались аварийный четвертый и соседний с ним третий энергоблоки. Общей у этих энергоблоков была и вентиляционная труба. Вот ее нам и поручили очистить.
— Но ведь ваша работа тушить пожары. Почему решили привлечь вас?
— Потому что пожарные умеют работать в экстремальных условиях на больших высотах. Высота вентиляционной трубы впечатляет — 72 метра. На ней размещались технологические площадки, на которые залетело изрядное количество обломков, излучавших смертельно опасные уровни радиации. Нам следовало добраться до них по металлической лестнице и сбросить на руины ядерного реактора (в так называемый развал).
— Как вас готовили к выполнению этой опаснейшей задачи?
— Нас привели в особое помещение, которое находится непосредственно под крышей аварийного четвертого энергоблока. Эту комнату дезактивировали и оборудовали в ней пункт управления космическими аппаратами — луноходами.
— Луноходы задействовали в ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы?
— Да. Для этого их оснастили ковшами, позволявшими загребать радиоактивные обломки и сбрасывать их на руины взорвавшегося реактора. Операторы, находившиеся в относительно безопасном месте — на пульте управления, — дистанционно с помощью радиоволн передавали луноходу те или иные команды. На ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы использовались два таких аппарата — пока один работал на крыше, другой находился в ремонте. Через определенное время их меняли местами. Эти замечательные аппараты отлично показали себя в условиях очень высоких радиационных полей. Однако, к сожалению, они не могли добраться до всех обломков.
Поэтому очищать участки крыши, к которым не могли проехать луноходы, пришлось так называемым партизанам. Это молодые мужчины, которые уже отслужили срочную службу. Их под предлогом военных сборов призывали в армию и отправляли на ЧАЭС. Партизан одевали в защитную амуницию, вручали им лопаты и направляли на крышу, чтобы они сбрасывали в развал по одному-два радиоактивных обломка. Задействовать для очистки вентиляционной трубы этих мужчин было проблематично — они не имели навыков работы на большой высоте. Поэтому вызвали нас.
— Зачем вас привели на пульт управления луноходом?
— Там находились телевизионные мониторы, на которые передавалась «картинка» с видеокамер, установленных как на самих луноходах, так и на крыше. С помощью этих камер можно было рассмотреть вентиляционную трубу. Генерал Николай Тараканов и заместитель главного инженера по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС Юрий Самойленко показали нам ее на мониторе, рассказали, что конкретно мы должны сделать.
«Уровень радиации был такой большой, что прибору не хватило шкалы ее измерить» — Но прежде чем приступить к выполнению задания, следовало кому-то из нас провести разведку — подняться на все технологические площадки трубы и измерять на них уровни радиации. Эти данные были необходимы для расчета времени работы на каждой из площадок — чтобы индивидуальная доза облучения участников нашей операции не превысила 25 рентген (тогда она считалась предельно допустимой при работе в условиях радиационной аварии).
— Кто пошел в разведку?
— Курсант из Харькова Александр Сорокин. Выбор пал на него потому, что во время срочной службы он был дозиметристом. Его проинструктировали: как можно быстрее пробежать по крыше к трубе, затем по металлической лестнице подняться на первые пять технологических площадок трубы (существовала и шестая, но радиоактивных обломков там не было). Сорокину предстояло замерять радиацию на площадках и передавать полученные данные по рации. На выполнение этой задачи отводилось 18 минут.
— На нем была экипировка, защищающая от радиации?
— Конечно. Роба защищала от попадания радиоактивной пыли на кожу. Волосы были закрыты подшлемником. Чтобы опасная пыль не попала в органы дыхания, он закрыл нос и рот специальным респиратором-«лепестком». Также надел специальные очки, просвинцованные рукавицы и фартук (такие тогда выдавали врачам-рентгенологам). А еще в защитную экипировку входил самодельный треугольник из свинца, который размещали ниже пояса и крепили ремешками.
И вот Александр побежал на разведку. С двух нижних площадок трубы он передал данные по рации. Но затем она вышла из строя (скорее всего, из-за того, что электроника плохо переносит воздействие радиации). Однако Сорокин все равно поднялся на все пять площадок. Когда примчался на пульт управления, по памяти назвал результаты измерений.
В такой экипировке чернобыльские ликвидаторы сбрасывали с крыши и трубы атомной станции радиационные обломки, заброшенные туда взрывом реактора — Какие конкретно данные он собрал?
— Оказалось, что на нижних площадках, находившихся ближе всего к реактору, дозиметр зашкаливал. Его шкала рассчитана на измерение радиации до 200 рентген в час, а там уровень оказался выше. Зато на верхних площадках радиация была ниже 200 рентген, и разведчик смог ее точно измерить.
«Нас поощрили премиями по 800 рублей — четыре оклада высокооплачиваемого советского инженера» — Были проведены расчеты пребывания в опасной зоне. На пятой площадке можно было работать 20 минут. На расположенных ниже — по 15, 10, 7 минут.
На следующий день мы провели операцию по очистке трубы от обломков. Нас разбили по парам с таким расчетом, что если кому-то станет плохо, то напарник его подстрахует. Каждой паре поставили конкретное задание. Обломки следовало сбрасывать на руины реактора. К тому времени они уже были закрыты по бокам стенами саркофага. Но кровлю на саркофаге еще не возвели. Нам пояснили: как только во время выполнения задания прозвучит сигнал, пара должна сразу же бежать обратно на пульт управления — независимо от того, справилась она со своей работой или нет.
На мониторе мы видели, как первая пара с лопатами в руках бежит к трубе, карабкается по лестнице к верхней площадке. Кстати, просвинцованные перчатки довольно жесткие, поэтому сгибать пальцы, хватаясь за перекладины лестницы, не очень-то легко. Первую часть операции провели курсанты из Харькова — им достались верхние площадки трубы. А нижние очищали львовяне. Я был в последней паре с курсантом Виктором Авраменко.
— Каждая пара отправлялась на задание по одному разу?
— Конечно. Если бы пришлось бежать туда повторно, то назад можно было и не вернуться. И без того каждый из нас получил дозы облучения от 16 до 23 рентген. — Удалось убрать с трубы все радиационные обломки?
— Да. После окончания операции нас построили, объявили благодарность и сообщили, что получим премии — по 800 рублей. Это четыре оклада высокооплачиваемого советского инженера. Затем нас отправили в специальный блок — смывать с себя радиацию. После душа мы надели военную форму, в которой прилетели на ЧАЭС. На вертолете нас отправили в Киев, на три недели положили в госпиталь МВД. Нам ставили капельницы, делали уколы, давали таблетки.В госпиталь привезли причитавшиеся премии.
Кстати, спустя некоторое время всех нас наградили медалями «За отвагу на пожаре», а в 2000-е годы, когда президентом Украины был Виктор Ющенко, Виктора Авраменко и меня — орденами «За мужність» III степени.
Первые годы после командировки на ЧАЭС чувствовал себя не очень хорошо — донимала слабость. Но я не вешал нос, лечился, и организм переборол последствия облучения. И сейчас по два раза в год прохожу курсы лечения.
Я уже говорил, что на трубе была еще и шестая площадка. На ней в ноябре к государственному празднику бывшего СССР — годовщине Октябрьской революции — вывесили красный флаг как символ победы над радиацией. Что же касается вентиляционной трубы, которую мы очищали, то ее уже давно не существует — разобрана.
— Вы поддерживаете связь с участниками той операции?
— Да, те несколько дней в Чернобыле сделали нас побратимами. Кстати, мои курсанты тогда, в 1986 году, еще не были женаты. Впоследствии все они женились, имеют детей.
К сожалению, трое из моих чернобыльских побратимов уже умерли: Александр Свентицкий — в 2006-м, Сергей Климчук — в 2007-м, Иван Блашко — в 2011 году.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 100 дней со дня публикации.
Симферополь:
— Считается, что радиация не имеет ни цвета, ни вкуса, ни запаха, — говорит полковник в отставке Михаил Судницын из Львова. — На самом деле это не совсем так: после того как осенью 1986 года на ликвидации последствий Чернобыльской аварии я получил за несколько минут дозу облучения порядка 20 рентген, у меня во рту появился отчетливый металлический привкус радиации. Я был тогда майором, преподавателем Львовского пожарно-технического училища. В Чернобыль меня направили вместе с девятью нашими курсантами. Им тогда было по 20—22 года.
Операторы, находившиеся в относительно безопасном месте — на пульте управления, — дистанционно с помощью радиоволн передавали луноходу те или иные команды. На ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы использовались два таких аппарата — пока один работал на крыше, другой находился в ремонте. Через определенное время их меняли местами. Эти замечательные аппараты отлично показали себя в условиях очень высоких радиационных полей. Однако, к сожалению, они не могли добраться до всех обломков.
— Курсант из Харькова Александр Сорокин. Выбор пал на него потому, что во время срочной службы он был дозиметристом. Его проинструктировали: как можно быстрее пробежать по крыше к трубе, затем по металлической лестнице подняться на первые пять технологических площадок трубы (существовала и шестая, но радиоактивных обломков там не было). Сорокину предстояло замерять радиацию на площадках и передавать полученные данные по рации. На выполнение этой задачи отводилось 18 минут.
Просмотров: 1 508 | 
Комментариев: (0)
