Фото разрушенного 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС, которое было сделано старшим экспертом-криминалистом Припятского городского отдела внутренних дел капитаном милиции Валерием Игоревичем Евтушенко в первой половине дня 27 апреля 1986 с борта военного вертолета Ми-8 (пилот - полковник Нестеров Борис Александрович).
В экспозиции Национального музея «Чернобыль» представлены сотни сюжетных фотографий. По каждой из них - удел не только тех людей, которые запечатлены на фотобумаге, но и авторов этих фоторабот, среди которых были как профессиональные фотографы, так и любители. Значительное количество этих снимков сделана в условиях повышенных, а порой и очень высоких уровней радиации. Именно к последним относится впечатляющая панорамная фотография Чернобыльской АЭС с разрушенным взрывом 4-м энергоблоком на переднем плане, размещенную в первом зале нашего музея. «Мои родители из пгт Иванков Киевской области. Там в 1948 году я и родился. Но, когда мне было 3 года, мои родители, увы, развелись, и мама перебралась на Урал – там мой дедушка по маме, попавший во время Великой Отечественной войны в плен, отбывал наказание. В своё время его приговорили к 8 годам лишения свободы и направили на поселение в посёлок Сосновка (это рядом с Челябинском, теперь - территория города). И вот вначале моя бабушка, а затем и мама перебрались жить в те края. Когда мы туда приехали, дедушка работал бригадиром на местной водопроводной станции. Он был мастеровым, хозяйственным человеком, охотно откликался на просьбы о помощи и сделал много хорошего для жителей Сосновки. Все наши соседи относились к нему с большим уважением.
Там, на Урале, прошло моё детство и юность. После окончания школы (она была с производственным обучением, в ней помимо среднего образования давали ещё и специальность художника-оформителя) я пошёл работать в сварочный цех Челябинского машиностроительного завода. Трудился там по полученной в школе профессии: писал самые разные объявления, таблички, плакаты с цитатами из «Морального кодекса строителя коммунизма», оформлял доски почёта, стенды учёта выполнения социалистических обязательств и прочую наглядную агитацию.
Проработал на заводе почти год. Весной 1967 года меня призвали в армию. Служил в Томской области, на небольшом расположенном в глухой тайге (наша воинская часть была огорожена довольно условным забором) радиоцентре ракетных войсках стратегического назначения. Там тоже пригодились мои навыки в рисовании – оформлял стены столовых, кафе, стенды для Ленинских комнат. В то время в Вооруженных Силах СССР как раз происходил переход с трёхлетней срочной службы та двухлетнюю. Мне повезло – попал в число «двухгодичников».
После армии пошёл служить в милицию, но поработал там только месяц и поступил в Елабужскую среднюю школу милиции МВД СССР. Бывшая судимость дедушки препятствием для этого не стала. Уже когда я стал пенсионером, то получил возможность познакомиться со своим личным делом и обнаружил в нём справку, датированную 1969 годом. В ней написано, что отбывая наказание мой дед «не подвергся тлетворному влиянию уголовных элементов», так что его внука можно допустить к работе в органах внутренних дел.
В школе милиции отучился два года, а после этого один год работал инспектором уголовного розыска и три года следователем райотдела внутренних дел Сосновского района Челябинской области. Учась в школе милиции, женился, супруга Галина в то время оканчивала местное медучилище. В 1972 году у нас родилась дочь.
В 1973 году все мои родственники возвратились в Украину. Через два года по переводу вслед за ними поехали на мою родину и мы с женой, дочерью и недавно родившимся сыном (ему тогда исполнилось 4 месяца). На новом месте вначале три года служил следователем в районном центре Сквира, а затем меня, снова-таки по переводу, направили в Чернобыльский районный отдел милиции. Мой отец (несмотря на развод родителей, я постоянно поддерживал с ним отношения) был заядлым рыбаком. Он жил в смт Иванков, и всё предлагал мне перебраться ближе к родным местам. Вот я и попросил о переводе в Чернобыль. Восемь лет проработал там. За это время заочно окончил в Киеве Высшую школу милиции, и в 1981 году получил высшее юридическое образование. Без него мне всё никак не давали очередное звание капитана милиции.
За год до аварии на ЧАЭС меня перевели в город Припять на должность старшего эксперта-криминалиста. До этого я долго просил об этом руководство. Как художнику мне было не сложно составить фото-робот и меня всегда привлекали к такой работе. Кроме того, в порядке общественной нагрузки оформлял стенгазеты, плакаты, стенды. В своё время отец (он работал фотографом в мастерской при иванковском Доме быта) увлёк меня фотографией. Все эти навыки мне хотелось использовать в своей повседневной работе.
Один эксперт-криминалист обслуживал тогда «куст», в который входили три района Киевской области – Иванковский, Полесский, Чернобыльский - и город Припять (он находился в областном подчинении). Моё назначение на новую должность заместитель начальника управления внутренних дел Киевской области по оперативной работе полковник милиции Владимир Михайлович Бовсуновский согласовал тогда с начальниками милиции всех этих четырёх отделов. В Припяти незадолго до этого завершили строительство нового, современной планировки здания отдела милиции, в нём оборудовали хорошее помещение фотолаборатории, поэтому именно там находилось моё стационарное рабочее место. Засиживаться долго в кабинете не приходилось – работа эксперта разъездная, то на одно происшествие вызывают, то на другое.
Среди прочего в комплект оборудования и имущества припятской криминалистической лаборатории входила кинокамера «Красногорск-3» для 16-миллиметровой плёнки и кинопроектор «КПШ-4» (его называли школьным). До моего прихода в горотдел никто из наших сотрудников ними не пользовался. Когда я перешёл на службу в Припять и увидел, что в моём распоряжении есть теперь и кинотехника, то, конечно же, решил её освоить. Узнал, что при местном Дворце культуры «Энергетик» работает кружок кино- и фотолюбителей «Припять-фильм», пошёл туда и познакомился с его руководителем Михаилом Михайловичем Назаренко. Совместными усилиями мы сняли документальный 10-минутный фильм о припятской милиции, который назвали «Такая наша служба». При желании его можно посмотреть на Ютуб – там у меня есть своя страничка.
Накануне аварии – в начале апреля 1986 года – теперь уже почти самостоятельно я снял и смонтировал ещё один фильм. Назвал его «Учебная волна». Тогда на базе Припятского горотдела внутренних дел (ГОВД) проходили учения работников милиции нашего «куста» под условным названием «Волна». Отрабатывался вопрос прекращения массовых беспорядков, вызванных окончанием месячника трезвости и началом продажи в городе спиртного, то есть, нас учили усмирять так называемый «пьяный бунт». В то время в стране широко проводилась антиалкогольная кампания и, не исключено, где-то такие бунты уже возникали, раз руководство приняло решение о проведении учений именно на такую тему.
В тот день в наш город съехались сотрудники милиции Иванковского, Полесского и Чернобыльского районов, и в течение нескольких часов вместе с милицией нашего ГОВД отрабатывали вопросы разгона толпы, задержания наиболее ярых «бунтующих», их доставки в РОВД и прочие. Учения проходили на лугу неподалеку от ЧАЭС и речки Припять, руководил ими начальник штаба УВД области (фамилию его уже не помню). Роль «бунтарей» поочередно исполняли сами работники милиции. Всё это выглядело довольно интересно и необычно, поэтому я взял в руки кинокамеру и начал снимать происходящее.
Работа над вторым фильмом была завершена перед самой аварией на ЧАЭС. Михаил Михайлович при моём участии проявил плёнку, смонтировал его и озвучил. Он же начитал текст. С этим фильмом тоже можно ознакомиться на Ютуб. Своим коллегам-припятчанам я показать его не успел – ночью 26 апреля взорвался реактор ЧАЭС, и нам стало уже не до кино…
На момент взрыва на станции я находился дома (жильё в Припяти мне ещё только обещали, и моя семья жила в четырёхкомнатной квартире на чернобыльской улице Кирова). Где-то в три или четыре ночи меня подняли по тревоге. Домашнего телефона у нас не было, но, как это и было предусмотрено планом оповещения, из Припяти позвонили дежурному по Чернобыльскому РОВД, и тот прислал одного из водителей сообщить мне об объявлении тревоги. Я быстро оделся, сел на свой мотороллер и помчал в Припять – она ведь недалеко от Чернобыля. Перед въездом в Припять уже стояли на посту два наших сотрудника – инспекторы дорожно-патрульной службы младший лейтенант милиции Валентин Николаевич Вишневский и старшина милиции Сергей Малюх.
В ГОВД к моему приезду уже собрался весь личный состав нашего горотдела. Меня накоротке ввели в курс дела: на станции произошла какая-то авария, есть пострадавшие. Всё это сообщалось в самых общих чертах. Наших сотрудников распределили по постам вокруг станции и городским объектам, которые подлежали охране в такой ситуации.
В помещении дежурного по нашему ГОВД находился прибор радиационной разведки ДП-5. До этого я видел его только на занятиях, сам никогда им не пользовался. Пришлось спешно, руководствуясь инструкцией, которая лежала в деревянном упаковочном ящике этого прибора, освоить эту технику. Мне поручили объехать все посты и произвести замеры уровней радиации. Сегодня я, конечно, не назову точных результатов тех измерений, но запомнилось, что в ночь с 26-го на 27-е апреля на автовокзале (это в направлении Беларуси) и на мосту через железную дорогу (это там, где ночью 26 апреля стоял наш ГАИшник младший лейтенант Валентин Николаевич Вишневский и старшина Сергей Малюх) было не меньше одного рентгена в час.
Помню, что когда под утро 26-го апреля я приехал к ним на пост, то произведя замеры, сказал Валентину: «Здесь находиться опасно – высокие уровни радиации!». Он только пожал плечами: «А что делать? Приказ есть приказ!». По возвращении в ГОВД я доложил о сложившейся ситуации руководству. Тут же последовало распоряжение какого-то генерала: «Немедленно снимите этих людей с поста!». А ведь Вишневский и Малюх простояли там уже не один час!
В то же день 26-го апреля меня назначили на пост у здания городского узла связи. Я осуществлял охрану здания снаружи, а сотрудник КГБ находился в это же время внутри него. Кто в нашем ГОВД занимался в это период дозиметрией - не знаю. К тому времени в Припять уже приехали самые разные специалисты областного и республиканского управлений милиции, наверняка среди них были и специалисты по радиационному контролю.
Возле узла связи я простоял до позднего вечера пока меня не сменили какие-то незнакомые мне сотрудники милиции из числа тех, что прибыли к нам по тревоге в помощь. Ночью в своём служебном кабинете мне удалось немного подремать. Прибывшие к нам на усиление коллеги из других районных отделов внутренних дел отдыхали тогда кто где: одни в служебных автобусах, другие прямо на лавочках на улице (ночь была очень тёплой), третьи - в нашей Ленинской комнате. Чтобы чем-то занять людей, я принёс в Ленкомнату кинопроектор и показал им снятый накануне фильм «Учебная волна». Сегодня можно сказать, что его премьера состоялась в городе Припяти через сутки после взрыва 4-го энергоблока ЧАЭС - этот показ состоялся где-то между 3-мя или 4-мя часами ночи. На тот момент уже шли разговоры о возможном повторном взрыве на АЭС и предстоящей эвакуации населения. Мы тогда еще не осознавали всех трагических последствий катастрофы, ничего не знали о судьбе доблестных пожарных и подробностях прошедших суток.
В ночь взрыва на ЧАЭС по тревоге подняли не только нас, припятчан, но и сотрудников экспертного отдела киевского областного управления внутренних дел (УВД). Утром они почти в полном составе прибыли в Припять. Приехал начальник этого отдела подполковник милиции Михаил Гаврилович Несен, старший эксперт капитан милиции Виктор Яковлевич Лукашенко, а на следующий день - и эксперт старший лейтенант Александр Иванович Онищенко. Даже автотехник и почерковед - и те с ними приехали, хотя, что им было делать на атомной станции?
На следующий день 27 апреля около восьми часов утра к нам в ГОВД пришёл прокурор города Припять Дмитрий Степанович Полищук. В свое время мы жили в одной комнате в общежитии, так что были на ты. Он попросил Несена выделить двух экспертов для фото- и видеофиксации разрушений на АЭС. Выполнить это задание Несен поручил Вите Лукашенко и мне. Моего согласия на выполнение такого задания никто не спрашивал, а если и спросил, то это выглядело бы странно – фотосъёмка места происшествия входила в перечень моих прямых должностных обязанностей.
Вместе с Полищуком мы пошли в горком партии, где тогда находилась Государственная комиссия. Шли по улицам, забитым поливальными машинами, бронетранспортерами. В здании горкома партии Дима Полищук представил нас председателю Государственной комиссии Борису Евдокимовичу Щербине. Рядом с ним находились несколько генералов и какие-то солидные люди в гражданской одежде. Одним из них был заместитель прокурора Украинской ССР Михаил Алексеевич Потебенько, остальных я видел впервые. Щербина коротко нам объяснил: «Нам надо принять окончательное решение об эвакуации населения Припяти. Проведите съёмку так, чтобы просматривалась увязка реактора с городом. Снимите реактор отдельно, а также относительно местности и города».
Присутствующий при разговоре один прокурорских работников дополнил: «Сделайте все по правилам судебной фотографии. Работайте быстро, зря опасности не подвергайтесь. Считайте, что это для вас осмотр места происшествия. Понятыми запишите пилотов вертолета». Думаю, что о понятых он говорил не столько для нас, сколько для Щербины. Составление протокола осмотра места происшествия – обязанность не экспертов, а следователя. Не сомневаюсь, что работник прокуратуры это хорошо знал. Наша же часть работы – провести качественную фото- и видеосъёмку.
Председатель Госкомиссии познакомил нас с генералом, командовавшим вертолетчиками (судя по всему, это был Антошкин, тогда я его фамилию не запомнил), сказал с ним взаимодействовать. Вместе с этим генералом мы вышли на крыльцо горкома. Вскоре туда же спустился и Щербина. Не обращая на нас внимания, он размышлял о чём-то своём. Лукашенко сказал ему, что после полёта понадобится монитор для просмотра видеозаписи. Тот кивнул в ответ и снова углубился в свои размышления.
Генерал-авиатор сказал, чтобы мы взяли свою аппаратуру и направлялись на стадион, где стоял вертолет. Он назвал звание и фамилию командира экипажа, с которым мы полетим - полковник Нестеров. Стадион находился неподалёку от рынка, метрах в 100 от моста через железную дорогу. До АЭС от него – километра 1,5-2.
Солнце в то утро едва пробивалось сквозь густой туман (для Полесья такие утренние туманы – обычное дело). Вылетать сразу же не было смысла – стоило подождать, пока видимость улучшится, да и к тому же полковника Нестерова на месте не оказалось. Чтобы не терять зря времени, мы на служебной машине РАФ-2205 с надписью “Криминалистическая лаборатория” поехали к реактору. Это была машина областного УВД, на ней в Припять приехали эксперты. Её водитель - сержант милиции Александр Ласюченко, к сожалению, уже умер… Витя Лукашенко взял с собою видеокамеру (у сотрудников милиции она тогда была единственной на всю область), я - два фотоаппарата.
По дороге к станции мы встретили какого-то небритого мужчину и подростка. Они с удочками в руках спокойно направлялись от города в сторону реки. А ведь уже шли вторые сутки после взрыва, но люди так и не знали об опасности... Первые снимки станции я сделал прямо из машины ещё на подъезде к ней. Затем мы подъехали к реактору с северной стороны, в районе АБК-2. Не заезжая на территорию АЭС, с расстояния примерно 150-200 метров я сделал обзорные и ориентирующие снимки. Реактор казался глыбой, давил своей серой громадой. Работал фотоаппаратом “Зенит-ТTL” и "Киев-6c". Для лучшего обзора вышел из машины, поднялся на кучу земли и сделал оттуда несколько снимков. Сначала держал “Зенит-ТTL” в руках, а потом установил его на приклад “Фотоснайпера”. Через глазок видоискателя разлом энергоблока находился прямо перед глазами. Теперь удалось сделать не только общие фото, но и снять отдельные участки поврежденного здания. Туман постепенно рассеялся, но это почему-то не ощущалось, все словно плыло в молоке, казалось, что звуки отскакивают от воздуха. Стояла какая-то необычная свинцовая тишина. Лукашенко меня торопил: “Излишняя детализация нам ни к чему”. Я сделал несколько снимков и - в машину: хотелось поскорее уехать. Ощущался не столько страх, сколько безжизненность...
Возвратились на стадион – Нестерова всё ещё не было. Пока ждали его, мы ближе познакомились с экипажем вертолёта. Ребята оказались бывалыми – до этого воевали в Афганистане. Из разговора с ними узнали, что вертолетчикам часто приходится работать в “горячих точках” – на ликвидации последствий стихийных бедствий, аварий, принимать участие в поисках. Кажется, не было такого ЧП, где бы их не задействовали. Вот и этот экипаж уже несколько раз летал над реактором. Командир вертолёта изложил нам свой план предстоящего полета, сказал, что лучше зайти по ветру, обогнуть реактор полумесяцем - тогда радиоактивный столб окажет на машину меньшее воздействие. Меня так и подмывало спросить - они же люди военные - как влияет радиация на организм, что нас ждет в этом полете? Но, задавать такой вопрос постыдился – подумают, что трушу. Разговор зашёл о том, что через несколько полетов вертолет наберет столько радиации, что сам станет источником опасности, его придется захоронить. А впереди для этих машин было ещё столько работы...
Когда мы общались с экипажем, к вертолёту подъехал генерал, с которым нас знакомили в горкоме, и приказал мне, как местному, найти командира вертолета полковника Нестерова: тот уехал на разрушенный блок, чтобы осмотреть его с земли. Я понимал, что попасть на территорию станции без пропуска невозможно - до аварии по делам службы 2 или 3 раза там бывал, и знал какой строгий на АЭС пропускной режим. Но приказ есть приказ, и я вновь поехал на станцию, но теперь уже к центральной проходной на АБК-1. У входа на АЭС стояло множество служебных машины, через КПП всё время заходили и выходили люди. Где тут найдешь командира вертолётчиков - станция-то большая!
Возвратился на стадион к вертолёту, и буквально минут через 10 туда же прибыл и полковник Нестеров, с ним человек пять штатских. Кто они – не знаю. Все мы разместились в вертолете, я занял место в хвосте – там иллюминаторы обоих бортов оказались свободны. Виктор Лукашенко с видеозаписывающей аппаратурой устроился под ногами у пилотов – через носовое остекление хорошо всё просматривалось. Взлетели около 11 часов утра. Город предстал в непривычном для меня ракурсе: новый, ослепительно красивый.
Никаких индивидуальных средств защиты от радиации ни у меня, ни у Вити не было. Я прибыл по тревоге в своей повседневной милицейской форме: фуражка, брюки, рубашка, туфли. Так же был одет и Витя. Поискать тогда хоть какой-то респиратор мне не пришло в голову – все мысли сосредоточились на предстоящем выполнении задания. Не оказалось индивидуальных средств защиты и у пилотов вертолёта, и у тех людей в штатском, которые прибыли вместе с полковником Нестеровым.
Все дальнейшее видел уже через видоискатель, все время перемещаясь от иллюминатора к иллюминатору. Хотя я целиком сосредоточился на съемке, но слышал, как Лукашенко кричит пилотам, чтобы подошли поближе к реактору, как командир сообщает пассажирам, что высота 200 метров, что стрелка рентгенметра зашкалила. На протяжении всего полёта ни экипаж, ни «пассажиры» вертолёта со мной не контактировали. Они занимались своим делом, я – своим. Как только взлетели, я начал снимать всё, что попадало в объектив – улицы города, территорию станции и, конечно же, сам разрушенный энергоблок. За полёт израсходовал все 36 кадров 36-миллиметровой плёнки фотоаппарата “Зенит-ТTL” и все 12 кадров широкоплёночного фотоаппарата (у него размер кадра 6×6 см). У меня с собою были ещё 2 катушки с неэкспонированной плёнкой, но необходимость в ней не возникла. Самые качественные снимки получились на последних двух кадрах, сделанных «Зенитом-ТTL».
Первый раз мы прошли над 4-м блоком на некотором расстоянии, а на втором круге вертолет пролетел точно над реактором - внутри развороченного корпуса на секунду мелькнула его красная раскаленная сердцевина. Она была похожа на расплавленный в мартеновской печи металл. Это я сфотографировать не успел, а Витя Лукашенко наверняка запечатлел – реактор находился прямо под его ногами. Спустя несколько месяцев я где-то прочёл библейское предсказание о падении звезды «Полынь» и подумал: вот эту звезду я и увидел тогда в кратере разрушенного реактора…
Минут через 15 вертолёт приземлился. Специалисты - это те, в штатском, бурно обсуждали увиденное, но я не вслушивался в их разговор, так как все мои мысли были о том, как теперь не оплошать с проявкой плёнок, быстро и качественно напечатать фотографии.
Я поспешил в лабораторию - проявляться, а Виктор - к членам комиссии - демонстрировать отснятый, а точнее сказать, записанный на видео материал. Позже он рассказал мне, что с показом отснятых им кадров вышел конфуз: вставили кассету в видеомагнитофон, включили воспроизведение, а изображения нет – одно мелькание каких-то полос на экране. «Что ж, - говорит Шербина, - проводите повторную съёмку». А потом Витя нашёл где-то другой видеомагнитофон, попробовал – всё нормально, отлично показывает. Оказалось, рядом со зданием горкома партии военные развернули мощную радиостанцию, и она своим сигналом «забила» электронику того первого видеомагнитофона...
Уже сидя за увеличителем в своей фотолаборатории, услышал переданное по городскому проводному радио объявление о том, что в связи с произошедшей аварией на АЭС жители города будут эвакуированы. В сообщении прозвучало, что в 14 часов к подъездам домов подойдут автобусы. Гражданам надо взять с собой документы, ценности, деньги, смену белья и на трое суток продуктов. “Не успел с фотографиями”,- тревожно подумал я. Сейчас-то уже можно посмеяться над своей наивностью (мне казалось, что от моих снимков многое зависит), а тогда я почувствовал себя шофёром, вовремя не подвезшим на боевую позицию патроны.
К 14 часам фотографии были готовы. Увы, качество снимков получилось хуже, чем я ожидал. То ли вода при промывке пленок оказалась недостаточно чистой, то ли виной стала моя поспешность, но меня удовлетворили только 3-4 снимка, остальными я остался недоволен. Из отпечатанных снимков я отобрал 20 наиболее удачных и направился с ними в горком. У выхода из здания милиции меня встретил прокурор города Дима Полищук. Он шел в Государственную комиссию и пообещал передать снимки по назначению. Это были первые официальные фотографии трагедии, которые в качестве документов вошли во все материалы расследования. Годы спустя из газет я узнал, что во второй половине дня 26-го апреля реактор снимал фотограф АЭС Анатолий Рассказов. С ним я знаком не был, какова судьба его фото и негативов – не знаю.
Негативы же моей фотосъёмки АЭС остались у меня. Ни мои начальники, ни прокуратура, ни КГБ к ним интереса не проявили. Видимо, тогда всё внимание сосредоточилось на результатах видеосъёмки и на готовых фотографиях. Один из наиболее удачных негативов я через Витю Лукашенко передал на время сотрудникам Национального музея «Чернобыль» для оформления экспозиции. Ещё четыре широкоплёночных негатива и свой короткий рассказ о съёмке реактора отправил в 1988 году в журнал «Советское фото». В восьмом номере этого издания мои фотографии и текст к ним напечатали. Остававшуюся у меня 36-миллиметровую плёнку, журнал "Советское фото" и одну из книг, в которой упоминается о нашем полёте над реактором, я лет пять назад передал в один из местных музеев. Год назад директор этого музея сообщил мне, что сотрудница, принимавшая у меня экспонаты, уволилась, а ему разыскать мои «дары» пока не удаётся…
Продолжение следует... Следите за нашей страницей. National Chernobyl Museum
Если Вам понравилась новость поделитесь с друзьями :
html-cсылка на публикацию
BB-cсылка на публикацию
Прямая ссылка на публикацию
