Что касается выплат по Закону 1244-1 чернобыльцам.
Забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью они ее не получают. Поэтому, чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении порядка, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Но Правительство усложнило этот процесс и теперь к началу следующего года количество чернобыльцев оставшихся без таких выплат может увеличиться. Считаю, что Государство обязано выплачивать положенные по Закону выплаты не спрашивая на то желания получателя такой выплаты, без заявлений от них.
Уважаемые крымчане чернобыльцы, пользователи сайта. Эта публикация к 8.15 час. 14 октября имеет 1060 просмотров, но только 15 человек проголосовавших в опросе. Неужели не интресен итог? Не верю что Вы столь инертны. Пожалуйста активней, включайтесь в процесс. Не отмалчивайтесь, Ваше мнение важно! И оно будет иметь немаловажное значение.Если Вы, уважаемые пользователи сайта не находите свой вариант ответа в опросе, предложите его в комментарии к публикации, как это сделал Самбурский Г.А.
Не секрет, что некоторые чернобыльцы, забывая подать заявления на выплату ежегодной компенсации, в частности за вред здоровью в итоге ее не получают. По этой причине чернобыльцы высказывали пожелания об упрощении процесса, чтобы такая и подобные компенсации выплачивались в беззаявительном порядке. Однако внесенные Правительством изменения в порядок начисления таких выплат созданием излишней волокиты усложнили этот процесс и теперь возможно к концу года, к сожалению количество чернобыльцев не получивших такие выплаты может увеличиться. Сведений о получателях таких выплат у плательщика предостаточно. Сколько можно перепроверять их?
Уважаемая администрация сайта, уважаемый Григорий Яковлевич, вы как- то там на редакторском совете сайта определитесь..... Вот вы предлагаете проголосовать и сказать наше мнение о товарище Ткачёвой М.Р. Никого не хочу обидеть, выражаю только своё личное мнение, но думаю, что я не одинок в своих мыслях. Я не знаю этого человека, не знаю, чем она конкретно занимается, автором каких инициатив является, что реально сделала в своем регионе и в Крыму и т.д и т.п. Перечень вышеперечисленных ссылок по печатным и видео-материалам абсолютно не проясняет картину об информационном массиве деятельности уважаемой Ткачёвой Марины Рувиновны как в общественно-социальной так и чернобыльской направленности. Более чем за полторы суток нахождения статьи на сайте, сегодня на 19.40 проголосовало всего 13 человек из просмотревших эту статью 270 человек. Это только 4,8 % !!! Так вот стоит ли ставить на сайте вопрос о голосовании за человека, о деятельности которого, никто не знает ???
Фонды Национального музея «Чернобыль» пополнились двумя уникальными экспонатами — картами радиационного загрязнения ЧАЭС и города Припяти, сделанными в первые сутки после ядерной аварии.
— Эти карты до сих пор излучают радиацию, поэтому мы запаяли их в специальный пластик, — говорит заместитель директора Национального музея «Чернобыль» Анна Королевская, демонстрируя нам карты радиационного загрязнения территории Чернобыльской АЭС и города Припяти. — Они были составлены военнослужащими мобильного отряда 427-го отдельного полка гражданской обороны спустя считаные часы после взрыва атомного реактора.
Самым опасным в ходе составления этих карт было проведение замеров уровня радиации на территории Чернобыльской АЭС, прежде всего возле руин реактора. Полковник в отставке киевлянин Александр Логачев рассказал «ФАКТАМ», как он с тремя своими подчиненными, солдатами срочной службы, справился с этим заданием.
«Люди занимались повседневными делами, на улицах играли дети, прогуливались мамы с колясками»
— Наш мобильный отряд дислоцировался в Киеве на Краснозвездном проспекте (ныне проспект Валерия Лобановского), — говорит Александр Логачев. — Ночью 26 апреля нас подняли по тревоге. Командир отряда полковник Владимир Васильевич Гребенюк сообщил, что на Чернобыльской АЭС произошла авария. Перед выездом мы приняли по шесть таблеток особого препарата — калия йодида. Смысл в том, что йодистый калий заполняет щитовидную железу и «не пускает» туда радиоактивный йод-135. В шесть утра мы выехали на ЧАЭС. В первый раз наши дозиметры зафиксировали очень высокий уровень радиации у въезда в город атомщиков Припять — возле стелы, которую в народе называли «вымпел». Там в девять часов утра было 150 рентген в час. А смертельная доза — 700 рентген. Если бы кому-то вздумалось провести тогда возле «вымпела» пять часов кряду, то он получил бы роковые 700 рентген.
— Чем вы занялись, когда приехали в Припять?
— Первым делом несколько наших групп (в том числе я со своим экипажем) начали радиационную разведку в жилмассивах этого города. Уровень радиации там был во много раз меньше, чем возле «вымпела», но все же значительно превышал предельно допустимые значения — наши дозиметры фиксировали от 200 до 300 миллирентген. Мы надеялись, что эти показатели стабилизируются, но они, к сожалению, с каждым часом все увеличивались.
— Было что-либо предпринято для защиты населения?
— Коммунальные машины начали поливать улицы, к ним присоединились специальные машины нашего отряда — нужно было прибить загрязненную радиацией пыль. Мы видели, что город живет обычной жизнью — люди занимались повседневными делами, на улицах играли дети, прогуливались мамы с колясками. Принятие решений по их защите, в том числе об эвакуации города, было в компетенции властей.
— Как получилось, что именно вас направили в самое пекло — замерять радиацию возле четвертого аварийного реактора ЧАЭС?
— Эта было моей служебной обязанностью. Тут нужно пояснить, что в отряде каждый на чем-то специализировался. Моей работой была как раз радиационная разведка.
Александр Логачев: «Через несколько часов после аварии мы приехали в Припять и увидели, что город живет обычной жизнью» (Фото Сергея ТУШИНСКОГО, «ФАКТЫ»
В тот же день после обеда командир приказал мне ехать с ним в горком партии, где расположилась правительственная комиссия по ликвидации последствий аварии. Зашли в кабинет председателя исполкома города Владимира Павловича Волошко. Он поставил перед нашим отрядом задачу дезактивировать промплощадку аварийного четвертого энергоблока. Волошко тогда еще не знал, насколько грандиозна эта задача, ведь еще не было ясности о том, что произошло на ЧАЭС.
Так как мне предстояло провести радиационную разведку, я попросил карту территории атомной станции — чтобы наносить на ней уровни радиации. Волошко достал карту (а вернее, кальку с плана станции) из сейфа. Я внимательно ее рассмотрел и сказал, что аварийный четвертый энергоблок на ней не обозначен. Владимир Павлович нарисовал карандашом квадрат, перечеркнул его и объявил: «Вот здесь».
«Когда наши офицеры вернулись с ЧАЭС в белых костюмах и бахилах, командир пошутил: «А это что за гинекологи?!» — На чем вы поехали к эпицентру ядерной катастрофы?
— На боевой разведывательно-дозорной машине (БРДМ), оснащенной приборами для химической, бактериологической, радиационной разведки. Я был командиром этой машины. Взял с собой троих солдат-срочников — Эрлана Тимиргалиева, Евгения Власкина (он следил за показателями дозиметра, называл их мне, а я наносил эти данные на карту) и водителя Гаюра Исламова.
Мы попытались проехать к аварийному реактору через административный корпус ЧАЭС. Кстати, возле этого здания загрязнение было наименьшим на территории станции. Однако нас не пропустили дежурившие там солдаты внутренних войск (они были в защитных резиновых химкостюмах). Пришлось ехать в объезд вдоль пруда-охладителя. Мы смотрели вокруг через стекло БРДМ. Солнце светило нам в глаза, и в какой-то момент я обратил внимание, что в кабине пыль. Она явно залетела с улицы. «Как же так, — думаю, — бойцы ведь должны были включить фильтровентиляционную установку». «Почему здесь пыль?» — спрашиваю у них. Оказалось, они установку включили, но без фильтра. «Можете открыть люк, высунуться наружу и сфотографироваться на дембельский альбом!» — с досадой пошутил я.
Люк мы таки приоткрыли — в БРДМ было очень жарко, а отказываться от проветривания не было смысла — пыль проникала внутрь.
— Вам тогда было страшно?
— Не сочтите это бравадой, но страха не испытывал. Я ведь профессионал — знаю, как себя вести в условиях радиационного загрязнения. Скажу честно: ехал на выполнение опасного задания с чувством любопытства — хотелось своими глазами увидеть, что произошло на четвертом энергоблоке.
— Броня вашей машины защищала от радиации?
— В общем-то, да — ее толщина семь миллиметров. Считается, что она снижает радиационную нагрузку на экипаж в четыре раза.
— Как близко вы подъехали к разрушенному реактору?
— Метров на 25—50. Ближе не позволили валявшиеся вокруг руин реактора куски графита и строительных конструкций. Евгений Власкин объявил тогда упавшим голосом: «Товарищ командир, тут 2080 рентген!» Мы увидели возле энергоблока гору обломков. Над ними поднимался дым. Одна из стен разрушена. Нужно было побыстрее уносить оттуда ноги. Ведь чем меньше времени находишься в опасном месте, тем меньшую дозу облучения получишь. Я скомандовал Исламову ехать за здание стоявшей неподалеку столовой «Электрон» — рассчитывал, что укроемся там от прямого облучения, исходящего от руин реактора. Но и около столовой дозиметр показал очень высокий уровень радиации — 1440 рентген. На большой скорости мы помчались в Припять — нужно было доложить о результатах радиационной разведки. Сделать это по рации оказалось невозможным — радиация вывела ее из строя.
В горкоме партии с нетерпением ждали нашего возвращения. Карту немедленно представили членам правительственной комиссии.
— Как вы себя чувствовали после того, как побывали возле руин реактора?
— Прекрасно — ни малейших симптомов недомогания. Мне было хорошо на душе оттого, что отлично выполнил свою работу. По приказу командира нашего отряда я в этот же день еще раз съездил на радиационную разведку на ЧАЭС, но на этот раз командир сказал, чтобы к аварийному реактору не приближался. Мы потом опять приняли по шесть таблеток калия йодида. Правда, вряд ли в этом был смысл, ведь уже побыли в условиях сильного радиационного загрязнения.
— Вам предоставили возможность смыть с себя радиоактивную пыль, поменять загрязненную радиацией форму на чистую?
— С этим сразу не сложилось. Главное было выспаться, ведь накануне нас подняли с постелей среди ночи. На ночлег мы устроились в принадлежащих милиции боксах. Кроватей и матрасов там не было. Спали на чем придется, в том числе на снятых с петель дверях.
Кстати, на следующий день мне с еще одним офицером довелось побывать в знаменитом «бункере» под административным корпусом ЧАЭС — нужно было доложить начальству радиационную обстановку. На входе в бункер стояли «рамки» — приборы, которые измеряли, насколько загрязнены люди, которые туда заходят. На нас с коллегой «рамки» отреагировали воем сирены. Охрана попросила: «Мужики, переоденьтесь». Нам предложили новенькие белые спецкостюмы и такого же цвета бахилы, которые носит персонал АЭС. Можно было поверх этого надеть пластиковый костюм. «Мы же военные — куда нам в таком ходить», — пояснили мы свой отказ.
Проходили в одном и том же обмундировании все три дня пребывания на ЧАЭС. Нас отправили в Киев вечером 29 апреля. Уровень радиации в моей БРДМ был около 50 рентген. Так что ее впоследствии пришлось отправить на «могильник» в 30-километровую зону. Домой (я тогда жил на массиве Оболонь) пришел, не меняя обмундирования. Потом пришлось выкинуть не только его, но и вещи, лежавшие с ним рядом. Я и другие офицеры стали ходить на службу в гражданской одежде. Начальник штаба полка возмутился: что, мол, за цирк! Тогда нам выдали новые комплекты формы.
В последующие дни из нашего полка стали отправлять на ЧАЭС офицеров. Они возвращались после работы на ликвидации последствий аварии в белых костюмах, шапочках и бахилах. Когда командир увидел их на плацу на утреннем разводе, с недоумением спросил: «А это что за гинекологи?!»
— Как удалось сохранить карты радиационного загрязнения ЧАЭС и Припяти, которые вы составили в первые сутки после взрыва реактора?
— Они находились у командира нашего отряда Гребенюка. Подлинность этих карт не вызывает сомнений: они до сих пор излучают радиацию.
— Гребенюк мне о них рассказывал, и я уговорил его передать их нам, — вспоминает старший научный сотрудник Национального музея «Чернобыль» Сергей Бабаков. — Знаю, что после выхода на пенсию он хранил эти карты у себя в гараже. Запечатленная на них информация является неопровержимым подтверждением того, что советские власти совершили преступление по отношению к жителям Припяти и других населенных пунктов, попавших в зону радиационного загрязнения. Ведь при таких уровнях радиации (200—300 миллирентген) население следовало немедленно оповестить об опасности, сообщить людям, как себя защитить: закрыть окна в квартирах, проводить влажную уборку, не выпускать детей на улицу и не выходить самим. К сожалению, это не было сделано. В результате люди получили значительные дозы облучения, особенно сельские жители. Ведь в теплое время года они весь день проводят на улице. А в конце апреля — мае 1986 года как раз стояла сильная жара.
Анна Королевская и Сергей Бабаков рассказали, что карты до сих пор излучают радиацию, поэтому их пришлось запаять в пластик (Фото Национального музея «Чернобыль») Эксклюзивный материал «Чернобыль может стать туристической Меккой Украины: как попасть в „Зону“ и чем это опасно» читайте на сайте «ФАКТОВ».
Напомним, что вскоре после Чернобыльской катастрофы многие строительные институты Советского Союза занялись разработкой проектов объекта «Укрытие» (саркофага), под который предстояло спрятать руины четвертого энергоблока ЧАЭС. О строительстве саркофага «ФАКТАМ» рассказал научный сотрудник киевского музея «Чернобыль» Сергей Бабаков.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 100 дней со дня публикации.
Симферополь:
Просмотров: 1 430 | 
Комментариев: (0)
